Эти синие глаза

— Вы меня слышали, — отозвался Гленденинг, стараясь дотянуться до бриджей Стэнтона, лежавших на ближайшем стуле. — Надевайте это и берите свой плащ. Сегодня полнолуние, а это значит, что вы сможете увидеть, какие фокусы Бренна проделывает на кладбище.

Гленденинг бросил одежду Рейли на постель и отвернулся, прихватив с собой свечу.

— Говорите, ее нельзя назвать не отвечающей за свои поступки? — бормотал граф, подходя к камину, в котором еще оставались угли. — Ха!

Рейли понял, что это замечание относилось к утверждению, сделанному им за ленчем. Он заявил, что не находит ничего болезненного в состоянии ума мисс Бренны Доннегал, если не считать некоторой непоследовательности, что может быть вызвано вполне естественными причинами. И это его утверждение графу совсем не понравилось. Он прямо обвинил доктора в пристрастии к мисс Бренне и в том, что он сам подпал под ее чары.

— Она именно такая, — объявил он, тыча пальцем в Рейли, склонившегося над ростбифом. — Она увлекает вас, затягивает. Но говорю вам, у нее не все дома.

Рейли положил вилку и сказал нетерпеливо:

— Если женщина не хочет выходить за вас замуж, это вовсе не значит, что она созрела для Бедлама.

Но граф только мрачно пробормотал в свою кружку с элем:

— Вот увидите. Я вам покажу. Сами убедитесь.

Рейли со вздохом спрыгнул с нагретой постели и набросил одежду.

Получасом позже, когда он, скорчившись, прятался за зданием церкви и дрожал от холода, как бездомная собака, он от всего сердца сожалел, что покинул Лондон, где его никто никогда не призывал сидеть на кладбище в самый глухой час ночи. Рейли размышлял о душевном состоянии самого графа. Этот человек вытащил его на улицу самой холодной ночью в году и, казалось, не испытывал ни малейшего неудобства в своем килте, хотя, как и Рейли, сидел на куче снега. Если бы не фляжка, которую он прятал в складках плаща и к которой время от времени прикладывался, Рейли бы окончательно уверовал в невменяемость графа.

И более того, он усомнился бы в его принадлежности к простым смертным, потому что Гленденинг не дрожал от холода и вовсе не казался усталым. Он спокойно сидел, разглядывая памятники и длинные тени, которые они отбрасывали на снег в ярком лунном свете.

Не был ли граф, гадал Рейли, одним из кровожадных немецких призраков, о которых ему рассказывал Пирсон? Они, по его словам, были нечувствительны к изменениям температуры. Не затем ли Гленденинг выманил его сюда, чтобы впиться в его шею и высосать кровь?

Впрочем, это не казалось ему правдоподобным. Он с таким же успехом мог это осуществить и в замке. Более того, по словам Пирсона, вампиры были привередливыми и употребляли в пищу не всякую кровь.

Значит, Гленденинг не был вампиром. Но это вовсе не означало, что он не сумасшедший, и Рейли поступил крайне глупо, присоединившись к нему. Черт возьми, да что они тут делают? Рейли не был суеверным и не ожидал никаких сюрпризов. Он не рассчитывал кого-нибудь увидеть на кладбище, но во всем этом было нечто жутковатое. Может быть, причиной этого ощущения была звенящая тишина, время от времени нарушаемая только уханьем совы. Если такая вещь, как вампиры, и существовала на свете, то, по мнению Рейли, кладбище было самым подходящим для них местом.

Была ли вампиром Бренна Доннегал? Может быть, Гленденинг пытался доказать ему именно это? Но это казалось маловероятным. Разве вампиры не исчезали под воздействием солнечного света? Бренна Доннегал не исчезла, когда прошлым утром он стоял с ней на башне замка. По правде говоря, ему показалось, что солнечный свет только красил ее: ее рыжие волосы, казалось, впитали яркий солнечный свет и заискрились в нем…

Гленденинг нарушил нить его размышлений, дотронувшись до его плеча.

— Слушайте, — сказал он.

Рейли прислушался.

— Вы хотите знать, слышу ли я сову?

Теперь он был убежден, что именно граф нуждается в медицинской помощи. Здесь не было ничего, кроме цепенящего, смертоносного холода да запаха дыма от камина в спальне викария. Как Рейли сейчас завидовал этому викарию!

Хотя он почти забыл, что здесь Шотландия, а не Англия, и, возможно, священник здесь назывался не викарием, а как-то иначе.

Возможно, его следовало называть пастором? Хотя Рейли не питал особо нежных чувств ни к церкви, ни к ее служителям, сейчас он был готов поменяться местами с викарием или пастором, уютно почивавшим в своей постели, вероятно, рядом со своей пухленькой женой в ожидании горячего завтрака. А на что мог рассчитывать Рейли? Даже на такую малость у него не было надежды. Кухарка графа Гленденинга показала себя такой же неумелой, как и бессердечной.

Рейли впал в глубочайшую депрессию и теперь был убежден, что, приехав в Лайминг, он совершил величайшую в жизни ошибку.

Он представил себе, что скажет Кристина, когда неделей позже он войдет в гостиную ее родителей и произнесет:

— Прошу прощения. Ты права. Профессия врача никуда не годится. Поедем ради всего святого в Стиллуорт-Парк и до конца наших дней останемся лордом и леди Стиллуорт.

Тут Гленденинг, толкнув его локтем в бок, показал куда-то рукой.