Эти три года.

Потом был Мадрид — героическая эпопея, вошедшая в историю под названием «Чудо Мадрида». Интернационалисты вместе с испанскими батальонами остановили и отбросили врага, во много раз превосходившего по численности защитников Мадрида.

Потом были бои под Сарагоссой и Толедо, Гвадалахарой и Барселоной. Сотни городов и деревень прошел генерал Вальтер с созданной им из двух интернациональных бригад и двух испанских полков дивизией.

Но силы оказались слишком неравными — молодая Испанская республика не могла противостоять фашистской армии генерала Франко, итальянским и германским дивизиям, которые перебрасывались в Испанию Муссолини и Гитлером. Испанская республика потерпела поражение.

Генерал Вальтер — Кароль Сверчевский вернулся в Советский Союз. И опять стал командиром Красной Армии,

А через два года фашистские «юнкерсы» и «мессершмитты» вторглись в воздушное пространство СССР; фашистские асы использовали опыт испанской войны — они умели бомбить и обстреливать мирные города, беженцев, санитарные поезда. Знаменитая фашистская дивизия «Кондор», воевавшая в Испании, вместе с другими 160 дивизиями перешла границу нашей страны.

И снова интернационалист Сверчевский — командир дивизии Красной Армии — выходит на бой с фашизмом.

С первых дней Великой Отечественной войны комдив Сверчевский на фронте. С жестокими боями, изматывая противника, отходила дивизия Сверчевского. Тяжело больной комдив вывел бойцов из окружения. Но в госпитале Сверчевский пробыл недолго: скоро он снова в строю — командует военным училищем.

Потом были землянки на берегу Оки. В заснеженном лесу звучала польская речь, раздавались команды, слышались выстрелы. Формировался польский корпус. Командовал им генерал Кароль Сверчевский.

Далеко от Оки до Вислы. Тысяча километров. Тысячи могил. Могил тех, кто отдал жизнь, сражаясь под лозунгом «За вашу свободу и нашу!».

Длинен путь от Оки до Вислы. Но Кароль Сверчевский прошел его. Он пришел в родную Варшаву через тридцать лет, пришел вместе с поляками и русскими — с Советской Армией — великой интернациональной армией освобождения.

Через два года, солнечным мартовским днем 1947 года замечательный интернационалист Кароль Сверчевский погиб от бандитской пули.

ЭТИ ТРИ ГОДА…

АМЕРИКАНЦЫ

Джон Рид

Он стоял с непокрытой головой у кремлевской стены уже несколько часов. А люди все шли и шли, неся над головами красные как кровь гробы — 500 гробов, 500 убитых в революционных боях в Москве.

Ветер трепал его волосы, пробирался под короткую меховую куртку, но он, не замечая этого, не отрываясь смотрел на людей, на трепещущие знамена, на огромные кумачовые транспаранты, спускающиеся с зубцов кремлевской стены. «Да здравствует братство рабочих всего мира!» — было написано на одном из них.

Он стоял молча, крепко стиснув челюсти, но губы его невольно шевелились. Может быть, в эти минуты рождались строчки, которые скоро прочтут сотни тысяч людей: «Этот народ строит на земле такое светлое царство, которого не найдешь ни на каком небе, такое царство, за которое умереть — счастье!»

Через три года его похоронили здесь же, на Красной площади, у кремлевской стены. И однажды хмурым октябрьским днем у его могилы остановились красноармейцы, сняли шапки, и один из них сказал: «Хороший был парень! Он пересек весь земной шар из-за нас. Это был один из наших…»

Через три года… Но эти три года…

1917–1918

Весной 1917 года Джон Рид задумал написать автобиографическую книгу, которую назвал «Почти тридцать». Книга не была тогда напечатана, хотя писал ее талантливый, очень талантливый человек. И ему было о чем рассказать: ведь и видано, и передумано, и пережито уже немало…

Он учился в одном из лучших университетов Америки — знаменитом Гарвардском. Оканчивающим этот университет не надо было думать о своем будущем: оно уже предопределялось заранее положением и капиталами родителей — ведь в Гарвардский университет принимались дети только богатых и знатных американцев. Джону Риду — Джеку, как тогда его называли, — тоже не надо было думать о своем будущем, оно обеспечено; он мог сразу, без всякого труда переступить порог «высшего общества». К тому же еще во время учебы Рид проявил себя способным журналистом А хорошему журналисту будут платить, платить много. Будут платить угольные и стальные короли, нефтяные и хлопковые магнаты. Конечно, если журналист станет защищать их интересы.

Но произошло неожиданное: Рид стал их врагом.

Соединенные Штаты — страна контрастов: ослепительной роскоши и ужасающей нищеты, безумных реклам Бродвея и лачуг Гарлема, смертей от обжорства и смертей от голода.

Рид видел все это, думал и писал об этом. Его заметили — перед ним открылись двери крупнейших журналов и издательств. И в это же время в первый, но далеко не в последний раз захлопнулась за ним дверь тюрьмы: он приехал в город Патерсон, где бастовали рабочие, как журналист, он не мог удержаться — сам стал рядом с рабочими.

И так было всегда и всюду. Джон Рид не мог оставаться просто наблюдателем — он превращался в участника событий.