Эти удивительные звезды

Я слушал «Симфонию жизни» второй и третий, и четвертый раз. Слушал и Робертсон.

Я никогда не видел его таким. Выходя из палаты (его позвали к больному), он глухо сказал: — Я становлюсь наивным, господин Мансуров, — я начинаю верить. Дай бог…

Прошло два дня. Дыхание по Чейн-Стоксу сделалось почти нормальным. На третий день пульс стал ровнее.

На четвертый — больного можно было кормить. Опухоль, как показала рентгенограмма, приобрела овальную форму и заметно уменьшилась в объеме.

Правда, речь не восстановилась, взгляд по-прежнему оставался туманным. Я с нетерпением ждал, чтобы больной заговорил. Больше всего меня волновало, что он скажет, когда к нему вернется сознание. К сожалению, я так и не услышал его голос.

На семнадцатый день рентгеновский снимок ясно показал, что белое пятно исчезло. Однако болезнь не прошла бесследно.

Сознание больного было парализовано. Иногда капитан бормотал случайные, лишенные связи слова. Порой плакал. Но это меня уже не так беспокоило. Смерть удалось победитьэто главное.

К концу третьей недели больного перевели в психиатрическое отделение. А еще через месяц меня срочно вызвали, пришлось уехать.

Вчера я получил письмо из Индии. Там у меня осталось немало друзей, но конверт был надписан незнакомой рукой.

Не знал я и обратного адреса.

«Дорогой доктор Мансуров! — прочел я. — Моего имени вы можете не помнить, но я ваше имя знаю. И еще знаю, что вы отняли меня у бога загробного мира Ямы. Конечна, я не забыл и музыку — песни ангелов, которые входили в мой страшный сон. Если позволите, я хотел бы повидать вас, чтобы сказать слова признательности. Вы называли меня старым капитаном. Но у меня есть имя, которое я старался нести так, чтобы не оскорбить память предков. Ваш капитан Ромай».

Конечно, я вспомнил легенду. И на мгновение мне показалось, что все случившееся — тоже легенда. Я нажал кнопку. В комнату хлынули звуки далекий индийский оркестр играл Бетховена и Грига, Чайковского и Моцарта, всесильную «Симфонию жизни».

Перевод Р. Бахтамова

Эмин Махмудов Беспощадный судья

Ура! Для пропаганды науки открыты поистине блестящие возможности — начинает выходить популярный журнал «Кибернетик».

Я отбросил газету и ринулся к письменному столу. В его глубоких ящиках с трудом отыскалась пожелтевшая папка.

«Добрый вечер, Венера», — бодро воскликнул я и, прихватив шляпу, отправился в счастливый рейс.

«Добрый вечер, Венера» — это, конечно, моя повесть. Два долгих года она рвется в печать. Не ее (и не моя) вина, что фортуна неизменно оборачивается к нам спиной…

Не сомневайтесь, что за два года я обил пороги всех редакций и всех издательств. Входя в кабинеты редакторов, я столько раз совал свою бедную шляпу под мышку, что теперь ее не берут в утильсырье. И всегда я слышал одно: «Произведение сырое, над ним еще надо много работать».

Мрачный, я приходил домой. Угрюмо ковырялся в неудачливой повести. И уже на следующий день слышал от очередного редактора: «Произведение сырое… надо…».

Сырое? Я уже третий год готовлю его. Старое воронье мясо и то бы давно сварилось. Но кому это скажешь? Не слушают.

И вот, слава аллаху, новорожденный журнал «Кибернетик». Он только создается. Папки пустуют. Сейчас для них все находка. «Ну, фортуна, теперь тебе не отвертеться», — весело размышлял я.

Лишь одно меня беспокоило. Маловероятно, чтобы сотрудников «Кибернетика» набирали с луны или звезд. Боюсь, туда перевели кого-нибудь из старых журналистов. А они, к сожалению, знали и меня, и повесть. Я так и слышал невежливый шепот: «Боже, как быстро нашел сюда дорогу этот заядлый Али Мурсал».

Кажется, пронесло. Тщательно вытерев ноги (это совсем не мелочь) и сняв шляпу еще в коридоре, я осторожно приоткрыл дверь. В кабинете сидел незнакомый парень — по крайней мере, ни в одной редакции я его не встречал.

Убедившись, что путь открыт, я решительно подошел к столу и любезно поздоровался:

— Салам алейкум.

— Салам. — Он закрыл книгу.

— Здесь помещается редакция журнала «Кибернетик»?

— Да.

— А где можно видеть редактора?

— Я вас слушаю.

Чтобы произвести впечатление человека скромного и застенчивого, я смущенно улыбнулся. Затем, словно справившись с первым волнением, я протянул ему папку.

— Простите, пожалуйста, за беспокойство. Я вот написал повесть и не знаю… Может быть вы…

Он молча взял папку. Я ждал, что сейчас он позвонит и войдет кто-нибудь из старых журналистов. Ничего не подозревая, редактор познакомит нас и попросит дать ответ в течение педели. Сотрудник безропотно возьмет «Венеру» и, бормоча себе под нос «Ах, этот заядлый Али Мурсал…», тихо удалится.

Ничего подобного. Предложив мне стул, редактор спросил:

— Можете подождать пять минут?

Совершенно ясно, мы с ним никогда не встречались. Иначе он бы знал, что я могу подождать и пять часов.

Редактор подошел к сооружению, стоявшему в углу комнаты. Разумеется (наблюдательность — мой девиз), я заметил его сразу. Но не проявлял любопытства — в нашем тонком деле нужна осмотрительность. Да, внешне сооружение напоминало и рояль, и печатный станок.