Эти ведьмы не горят

– Все должно быть идеально. Давай! Попробуй на мне!

– Это обязательно?

– Да.

У меня вырывается стон, но мы отрабатываем извинение, пока оно и впрямь не начинает звучать идеально.

15

Я замираю у двери раздевалки, держа в руке коробочку, перевязанную лентами. Поверить не могу, что Джемма подбила меня на такое. Сегодня генеральная репетиция выступления, и подруга решила, что это отличный повод устроить Морган сюрприз, лично извинившись. Все, конечно, здорово, но сейчас я чувствую себя по-идиотски.

Дверь распахивается, в коридор выглядывает Джемма. Белокурые волосы убраны в идеальный балетный пучок с помощью такого количества лака, что можно все здание спалить. Обильный макияж вблизи выглядит карикатурно, но зрителей в зале сразит наповал.

– Скорее! – велит она, сердито на меня глянув. – К пяти мы должны быть за кулисами.

– Чудесно! Буду готова к десяти!

– Ты невыносима! – Джемма закатывает глаза, делает шаг в коридор, хватает меня за свободную руку и затаскивает в раздевалку.

Химозно-приторный коктейль сорока различных лаков для волос ударяет в ноздри. Взад и вперед мечутся танцовщицы самых разных возрастов: от четырехлетних балерин до старшеклассниц на пуантах. Сейчас, когда отступать некуда, здешняя суматоха кажется наихудшей обстановкой для извинения перед девушкой, брошенной в разгар первого свидания.

– Вон она, с второгодками. – Джемма показывает куда-то вправо и спешит к танцовщицам в таких же ярко-розовых пачках, как и у нее.

Я смотрю в ту сторону, но в толпе всполошенных мамаш, занимающихся своими детьми, Морган не видно.

– Где?

Джемма поворачивается ко мне и встает на носочки.

– Вон, с чечеточницами-шестилетками.

На этот раз в море суеты мне удается разглядеть девчонок в блестящих черных костюмах и стучащих по паркету степовках. Девушки постарше поправляют им банты и завязывают ленты. Среди них я высматриваю рыжеволосую.

Стиснув изящную коробочку крепче, чем нужно, я пробираюсь к юным чечеточницам. От волнения они разрумянились так, что это и толстенными слоями грима не скроешь. На полпути к ним нахожу взглядом Морган и тотчас забываю, как дышать.

У Морган, единственной во всей раздевалке, волосы не собраны, а волнами ниспадают на плечи. Узкие джинсы сидят как вторая кожа, простая зеленая футболка кажется старой, но очень удобной по сравнению с новехонькими нарядами остальных. На лице – ни капли макияжа, оно сама естественность и уязвимость: на других танцовщицах грим как броня. Вероятно, из-за переезда в Салем Морган репетировала мало и в выступлении не участвует. Она поднимает голову и перехватывает мой взгляд. Вокруг суетятся танцовщицы и мамаши, а я застыла среди раздевалки, словно камень, застрявший в бурном потоке. Морган изгибает бровь в безмолвном вопросе, и я поднимаю свой подарок так, чтобы она увидела коробочку.

На губах у нее расцветает улыбка, но вдруг кто-то откашливается. Громко.

– Внимание на меня! – На пороге стоит руководительница студии и изучает царящий в раздевалке хаос. – Все внимание!

Никто не реагирует, и руководительница быстро хлопает в ладоши. Танцовщицы тотчас прекращают разговоры и хлопают в таком же ритме. Воцаряется тишина.

– Отлично! Начнем наше шоу! Пятый год! Вы выступаете первыми. Второму году – приготовиться. Мамы, выводим чечеточниц за кулисы и ждем. Остальные перебираются в зал. Выходим, живо!

В раздевалке становится шумно: танцовщицы в последний раз смотрятся в зеркало и устремляются к выходу. В суматохе я теряю Морган из вида. Коробочка падает, ее содержимое сотрясается. Быстро поднимаю подарок, предназначенный Морган. Ну вот, суперплан Джеммы накрылся медным тазом. Я поворачиваюсь, чтобы уйти.

– Это мне?

Голос Морган окутывает меня, как туман от водопада: мягко, но неотвратимо.

Я застываю – ноги прирастают к полу. Убрав за ухо выбившуюся прядь, жалею, что утром не соорудила на голове что-то получше неопрятного пучка.

– Ага. – Делаю вдох, чтобы успокоить нервы, и поворачиваюсь: теперь мы с Морган стоим в полупустой раздевалке. – Там и карточка есть.

– А что внутри? – Девушка опасливо приближается, и я протягиваю ей коробочку. Аккуратно и уверенно она развязывает бант, чтобы вытащить карточку. – Ты сама ее разрисовала?

Щеки заливает горячий румянец, и я киваю.

– Мне показалось, это долговечнее, чем живые цветы.

Морган обводит пальцем карточку, которую я расписала вчера вечером. По краям я акварелью нарисовала полевые цветы и, может, слегка пожульничала: использовала магию, чтобы краска легла идеально. На заднем плане – пятна розового, пурпурного и синего внахлестку. Поверх них с помощью набора для каллиграфии, который год назад получила на день рождения, я старательно вывела: «Прости меня».

– Как красиво! – с придыханием восклицает Морган, отводит руку с карточкой чуть подальше и склоняет голову набок. – Цветовая палитра выбрана с умыслом? Похоже на…

– На флаг бисексуалов? – перебиваю я. – Так и есть. Вообще-то я хотела извиниться за то, что сбежала со свидания… и еще за то, что не сразу поняла, почему после каминг-аута можно встречаться с парнем.