Стражники тоже молчали, но стали переглядываться и подмигивать друг другу. Они прикидывали, сколько придется на долю каждого. Сержант Нообст с великим уважением смотрел на лейтенанта Брютца. Только великий ум начальника городской стражи мог придумать такое. Оказалось, что закрытые вовремя ворота могут принести доход гораздо больший, чем открытые.
- Жители нашего славного города думает так, что ворота покрасить, конечно, надо, - сказал Деляга. - Мы же не против, мы понимаем, красные ворота, это очень красиво, - он посмотрел на грязно-серые створки, но удержался и даже не улыбнулся. - Так что решили оказать помощь. Собрали немного. Здесь на краску и кисти, и полная пошлина, и охранникам, чтобы перекусить могли, пока ворота будут сохнуть. Мы же понимаем, что отлучаться им нельзя. Так что вот... - и он протянул лейтенанту плотно завязанный пакет, в котором, судя по весу, находилось немало полновесных монет. - От каждого. А ворота, господин лейтенант Брютц, для нас открывать не надо. Пусть только одну створку немного... Мы быстро проедем, не задержим.
Рука лейтенанта Брютца привычно потянулась за пакетом и взяла его. Пакет был тяжелым.
Сержант Нообст, все еще восхищаясь светлым умом лейтенанта, приготовился приказать стражникам, чтобы отворили одну створку, но пошире.
Стражники не сводили глаз с пакета.
Рыжебородый взмахнул рукой и хозяева телег разобрали вожжи, собираясь отправиться в путь.
Лейтенант Брютц повернулся к сержанту Нообсту, собираясь отдать команду, и чуть не столкнулся с высоким монахом, задумчиво перебирающим четки. Лейтенант попытался обойти его, но рядом с первым, появились еще два монаха, перебирающих четки столь же задумчиво. А за ними стояли три нахальных эльфа, из канцелярии бургомистра. Вылупили зеленые глазища. Только и ждали, чтобы ворота открыли, сразу побегут бургомистру докладывать.
Лейтенант Брютц задумался.
"Ворота открывать нельзя", - вмешался внутренний голос.
"Это почему же нельзя?! - не согласился лейтенант, ощущавший тяжесть пакета с монетами. - Я начальник стражи. Захочу и открою! Всего одну створку..."
"Выгонят с треском, хорошим пинком под зад", - предсказал лейтенанту ближайшее будущее внутренний голос.
"Это кто же меня выгонит?!" - продолжал хорохориться лейтенант.
"Жирный подонок Слейг и выгонит. Ты бы лучше с ним не связывался", - посоветовал внутренний голос.
"Ладно, ладно, тоже советник нашелся на мою шею. И вообще, чего ты пристал ко мне? - попытался урезонить его лейтенант. - Не первый год служу. Я и сам знаю, что нельзя. Я и не открою".
"Надо вернуть монеты", - напомнил внутренний голос.
"Как это так: вернуть монеты?.. - не понял лейтенант. - Монеты не возвращают".
"А ведь придется", - предсказал внутренний голос и снова напомнил, о пожарной вышке, сороках и о хорошем пинке в зад.
Лейтенант Брютц снова задумался. Он чувствовал, что не сумеет отдать пакет с монетами.
"Ку-ку", - вывел его из задумчивости внутренний голос.
В трезвом состоянии лейтенант соображал плохо и действовал на уровне инстинктов. На этот раз вверх взял инстинкт самосохранения. Лейтенант медленно, медленно, как во сне, поднял руку и, ужасаясь своему поступку, протянул сверток с монетами рыжебородому. С не меньшим ужасом смотрели на это и стражники. Рыжебородый тоже не ожидал такого и растерялся.
- Это почему?! - спросил он, отдернув руку и всматриваясь в ничего не выражающие, пустые глаза Черного Лейтенанта.
- Лейтенанты городской стражи взяток не берут! - произнес Брютц, сам, недоумевая, откуда у него взялись такие дикие слова. Но сказал громко, с надрывом, так что его услышали даже на дальних телегах. И тут же сунул сверток с монетами в руки рыжебородому.
Наступила тишина. И длилась она, кажется, бесконечно долго. Потом ее неожиданно разорвал чей-то тоскливый голос:
- Как теперь жить будем?...
Тут же жалобно завыла какая-то собака, ее поддержали громкими воплями оба осла.
Потом раздался ропот. Пока это еще была толпа, где каждый говорил о своем. Одни стали рассказывать о знамениях, предвещающих большое несчастье, другие вспоминали оракула, который еще в прошлом году предсказал конец света, кто-то из сторонников Крагозея призывал своих соратников ценою жизни отстаивать свободу. Раздавались голоса и о том, что лейтенанту надо вправить мозги, стражников связать, а ворота немедленно открыть и сжечь. Назревал бунт.
Как раз в это время, к последней телеге, на которой стоял молодой отчаянный гоблин, и во всю глотку орал что-то о топорах на длинных топорищах и красном петухе, подошел монах и легонько дернул его за штанину.
- Тебе чего?! - не особенно почтительно спросил его разгоряченный удалец.
- Сын мой, - мягко, но убедительно промолвил монах, - жена и дети ждут тебя дома. Во имя святого драконоборца, дважды рожденного Фестония возвращайся под кров свой... - И он постучал дубинкой по краю телеги.