Наша цель – определить идеал благой жизни… и чтобы сделать это удовлетворительным и полным образом, мы должны располагать адекватными знаниями об условиях нашей жизни во всей ошеломляющей сложности и разнообразии, в которой она на самом деле проживается… мы можем сделать это только благодаря полным и многообразным знаниям о реальных возможностях и ограничениях, реальных потребностях и искушениях, реально сковывающих обычаях и привычках, желаниях и страхах… и эти знания философ – чей личный опыт часто весьма ограничен – не может в полной мере усвоить, если только он не будет пользоваться возможностями учиться на опыте [других]… практическое суждение философа о конкретных проблемах часто не заслуживает доверия, если оно не опирается и не ориентируется на практическое суждение других людей, философами не являющихся [Sidgwick, 1998, p. 20–21].
Я искала сведения и «практическое суждение» вплоть до последней минуты, чтобы дискуссия по возможности отвечала современному положению дел. Также я включила рассказы о собственном опыте работы с животными и высказывания людей, которые вовлечены во многие аспекты обсуждаемых здесь вопросов, например, тех, кто работает в лабораториях или зоопарках, кто против применения животных в лабораториях и против зоопарков, кто непосредственно ухаживает за животными в приютах и убежищах, кто изучает животных в дикой природе.
Если эту книгу рассматривать в качестве учебника, то главы можно использовать в преподавании довольно по-разному, в зависимости от содержания курса и интересов преподавателя. В первых двух главах представлены этические аргументы, которые составляют ядро дискуссий об объеме и природе наших обязанностей перед другими животными. Хотя эти главы относительно независимы друг от друга, преподаватели могут дополнить их текстами, в которых рассматривается история этики, когнитивные процессы у животных, сравнительная психология, философия биологии, исследования ограниченных способностей, а также текстами, в которых критикуется антропоцентризм. Другие главы также можно дополнять в зависимости от интересов преподавателя. Глава III органично подводит к более обширному обсуждению этики убийства или философии пищи. В главе IV я лишь мимоходом касаюсь вопроса боли, которому было посвящено много интересных философских и научных работ; также здесь многое может сказать ветеринарная медицина. Кроме того, эта глава подводит к некоторым сюжетам из истории и философии науки. Глава V может быть дополнена углубленным обсуждением автономии, политической философии или же сюжетами из области философии сознания. Глава VI может стать основой для прекрасного модуля по экологической философии и биологии сохранения видов. В главе VII рассматривается активизм в области защиты животных, и здесь можно было бы сказать намного больше об отношении этого активизма к другим формам борьбы за социальную справедливость. Разумеется, это все просто варианты, и я надеюсь, что книга может оказаться полезной тем, кто ведет курсы по праву животных и исследованиям животных в рамках разных дисциплинарных и междисциплинарных подходов.
Я хотела бы сделать несколько комментариев о терминологии. Термин «животное» вызывает споры, поскольку он может использоваться совершенно по-разному. Часто он предполагает, что люди из его области значения исключаются, но, конечно, люди – тоже животные. Тогда как и термин «человек» не настолько однозначен, как может показаться, о чем я говорю в главе II. Термин «животное» настолько обширен, включает настолько большое число разных организмов, что порой он оказывается слишком общим, чтобы быть полезным. Некоторые авторы, в том числе и я, для большей конкретики используют термин «не-человеческое животное», которым обозначают остальных животных. Некоторые утверждают, что тем самым люди ставятся выше других животных. Чтобы исправить это, порой используют термин «животные, отличающиеся от человека», но он кажется немного громоздким. Я использую термин «другие животные» так часто, как это имеет смысл. Также я использую термины «не-человеческие животные», а иногда и просто «животные».