Этика, или познай самого себя

. Так что когда мы говорим, что намерение человека благое и что его поступок благ, мы различаем двоицу: намерение и поступок. Однако существует лишь одно благо — благо намерения; это значит, что, если мы говорим о добром человеке и о сыне этого доброго человека, то должны воображать просто двух людей, а не две доброты. Следовательно, как говорится, человек добр на основании своей собственной доброты, сыну же этого доброго человека нельзя приписать свойства доброты; из этого вытекает: намерение называется добрым само по себе, деяние — на основании того, что проистекает из этого доброго намерения. Следовательно, существует лишь доброта, благодаря которой и намерение, и деяние называются благими, так как есть одна доброта, на основании которой именуется человек добрым, а сын — сыном этого доброго человека; либо же: одна доброта, на основании которой человек называется добрым и доброй же — воля этого человека.

Следовательно, те, кто возражает, что деянию воздается по намерению или что деяние содействует увеличению воздаяния, должны допустить мысль о нелепости их возражения. Они говорят о двух благостях: благом намерении и его результате, а благо, присоединенное к благу, должно оцениваться выше, чем каждое из них в отдельности. Им я отвечу, что, даже если мы решимся оценивать их совокупность выше, чем каждое в отдельности, то разве в этом причина нашего согласия с тем, что такая совокупность достойна большего воздаяния? Никоим образом. Существуют в действительности одушевленное и неодушевленное, что гораздо полезнее вместе, нежели тогда, когда их берут по отдельности, однако ни одному из них не полагается за это решительно никакого дополнительного воздаяния. В самом деле: при соединении быка с быком или с лошадью либо бревна с бревном или с железом возникают полезные вещи, ценимые гораздо больше, чем каждая из них в отдельности, не претендуя, однако, на большее воздаяние.

Действительно,— скажешь ты,— так оно и есть, ибо нет ничего такого, что могло бы стяжать вознаграждение, не будучи разумным. Но разве наше деяние не разумно для снискания награды? Разумеется, нет,— ответишь ты; однако говорят, что оно достойно похвалы, потому что позволяет нам выслужиться, т. е. делает нас достойными воздаяния или, по крайней мере, увеличивая его. Но именно это мы ранее отрицали, и подумай, каковы причины такого отрицания помимо того, что мы уже указали. У двоих людей, к примеру, возникло одинаковое намерение строить дома для бедных; один удовлетворяет свою благочестивую страсть, другому же, только что насильственно лишившемуся приготовленных денег, не удалось ее осуществить, хотя, будучи скован одним лишь насилием, он сам не совершил никакой вины. Разве его заслуга из-за того, что случилось по внешним причинам, может уменьшиться перед Богом? Разве коварство кого-то третьего могло бы уменьшить его признание Богом? Того, кто все, что мог, делал ради Бога? Впрочем, может ли крупное состояние сделать кого-либо лучше и достойнее, если именно оно, как таковое, ведет к заслуге или способно ее увеличить? Тогда — чем богаче люди, тем лучше они становились бы, потому что вследствие громадности состояния можно сделать больше благочестивых дел? Верх глупости — считать, будто богатство содействует прибавлению хоть мелочи к истинному блаженству — к достоинству души либо изъятию малости из заслуг бедняков. Даже если обладание вещами не способствует усовершенствованию души, то при всем этом оно не может ни сделать его более дорогим для Бога, ни добавить ему какой-либо заслуги в блаженстве.

О воздаянии за внешние поступки

Однако мы не отрицаем, что в этой жизни признается нечто важное за благими и пагубными деяниями, чтобы немедленным воздаянием нас можно было поощрить за добро или отвратить от зла, а другие могли бы извлечь примеры из чего-либо иного, чтобы научиться делать то, что должно, либо остерегаться того, чего нужно избегать.

О том, что Бог и человек, единые во Христе, не есть нечто лучшее, чем Единый Бог