Этика. О Боге, человеке и его счастье

Теперь следует посмотреть, что особенно должно понимать под «дебар Иегова» (Слово Божье). «Дебар» обозначает слово, речь, указ и вещь. А на каком основании по-еврейски говорится о какой-нибудь вещи, что она Божья и относится к Богу, мы показали в I гл.; а отсюда легко понять, что хочет обозначить Писание под Словом Божьим, речью, приказом и вещью. Итак, нет надобности все повторять здесь, а также и то, что мы показали в гл. 6 о чудесах в 3-м пункте. Достаточно лишь указать на предмет, чтобы лучше понять то, что мы желаем сказать здесь об этом. Именно Слово Божье, когда оно проповедуется о каком-либо предмете, который не есть сам Бог, обозначает собственно тот Божественный закон, о котором мы говорили в гл. 4, т. е. религию, общую всему человеческому роду, или всеобщую; смотри об этом гл. 1, ст. 10 и пр., Исаии, где он учит истинному образу жизни, заключающемуся, конечно, не в церемониях, но в любви и в праведном духе, и такой образ жизни он безразлично называет Законом и Словом Божьим. Затем оно в переносном смысле (metaphorice) обозначает самый порядок природы и судьбу (fatum) (потому что это действительно зависит от вечного решения Божественной природы и следует из него) и в особенности то, что в этом порядке пророки предвидели, потому что они воспринимали будущие события не через естественные причины, но как изволения и решения Бога. Потом оно применяется также для обозначения всякого приказа каждого пророка, поскольку он воспринял его благодаря особенной своей силе или пророческому дару, а не в силу общего естественного света, и это главным образом потому, что пророки действительно обыкновенно представляли Бога как бы законодателем, как мы показали в гл. IV. Итак, Писание называется Словом Божьим по этим трем причинам, именно: потому, что оно учит истинной религии, вечный виновник которой есть Бог; затем потому, что предсказания о будущих событиях оно излагает как решения Бога; и наконец, потому, что те, которые в действительности были его авторами, по большей части учили, руководствуясь не общим естественным светом, но каким-то им свойственным, и вводили Бога изрекающим эти слова. И хотя, кроме этого, в Писании содержится много чисто исторического материала, понимаемого при помощи естественного света, однако оно получает название по более важной части. И мы легко понимаем отсюда, в каком смысле можно рассматривать Бога как автора Библии, именно по причине истинной религии, которая в ней преподается, а не потому, что он хотел сообщить людям известное число книг. Далее, отсюда мы можем также узнать, почему Библия разделяется на книги Ветхого и Нового Заветов; это, конечно, потому, что до пришествия Христа пророки обыкновенно проповедовали религию как отечественный закон и в силу договора, заключенного во время Моисея; после же пришествия Христа апостолы проповедовали ее всем как всеобщий закон и в силу только страданий Христа, а не для того, чтобы книги различались учением, не для того, чтобы они были написаны как подлинник Завета, и не для того, наконец, чтобы всеобщая религия (religio catholica), которая наиболее естественна, была нова, если не принимать в расчет людей, не знавших ее. «В мире был, – говорит евангелист Иоанн в гл. 1, ст. 10, – и мир не познал его». Итак, хотя бы у нас было меньше книг как Ветхого, так и Нового Завета, мы все же не были лишены Слова Божьего (под которым, собственно, понимается, как мы уже говорили, истинная религия), точно так же мы не думаем, что мы лишены его теперь, хотя и не имеем многих других весьма важных сочинений вроде книги Закона, которую благоговейно хранили как подлинник Завета в храме, и, кроме того, книг о войнах, летописей и многих других, из которых были заимствованы и собраны книги, имеющиеся у нас в Ветхом Завете. И это подтверждается, кроме того, многими основаниями, именно: 1) Потому что книги того и другого Завета были написаны не по нарочитому приказу в одно и то же время для всех веков, но случайно, для некоторых людей (и притом смотря по тому, как этого требовали время и их специальное содержание), как ясно указывают призвания пророков (призывавшихся для увещания безбожников своего времени), а также и Послания апостолов. 2) Потому что одно дело понять Писание и мысли пророков, а иное – мысль Бога (mens Dei), т. е. самую истину вещи (rei veritas), как это следует из показанного нами в гл. II, о пророках. В гл. VI мы показали, что это приложимо также к историческим рассказам о чудесах. Но о местах, где говорится об истинной религии и истинной добродетели, этого нельзя сказать. 3) Потому что книги Ветхого Завета были выбраны из многих и, наконец, были собраны и одобрены собором фарисеев, как мы показали в гл. X; книги же Нового Завета тоже были приняты в канон по решениям некоторых соборов; и по их же решениям множество других книг, считавшихся многими за священные, были отвергнуты как ложные. Но члены этих соборов (как фарисейского, так и христианского) состояли не из пророков, но только из учителей и знатоков; и однако, необходимо должно признать, что они в этом выборе взяли за норму Слово Божье; следовательно, прежде чем одобрить все книги, они необходимо должны были иметь понятие о Слове Божьем. 4) Потому что апостолы писали не как пророки, но как учители (как мы в предыдущей главе сказали) и выбрали тот путь к научению, который они считали наиболее легким для учеников, которых они желали тогда научить; из этого следует, что в Посланиях (как мы в конце предыдущей главы и заключили) содержится много такого, без чего мы теперь в отношении религии можем обойтись. 5) Наконец, потому, что в Новом Завете есть четыре евангелиста; и кто поверил бы, что историю о Христе Бог захотел рассказать и письменно сообщить людям четырехкратно. И хотя у одного евангелиста есть кое-что, чего нет у другого, и один часто помогает понимать другого, однако отсюда не следует заключать, что все, что рассказывается у этих четырех евангелистов, необходимо было знать и что Бог избрал их писать с целью лучшего понимания истории о Христе; ибо каждый проповедовал свое Евангелие в разном месте, и каждый написал то, что проповедовал, и притом бесхитростно, с целью вразумительно рассказать историю о Христе, а не с целью объяснения остальных евангелистов. Если теперь благодаря их взаимному сопоставлению они иногда легче и лучше понимаются, то это происходит случайно и только в немногих местах. Если бы эти места и были неизвестны, история, однако, была бы одинаково ясна и люди были бы не менее блаженны.