Можно было бы также заметить, что самые нестерпимые субъективные страдания — действительно поднимающие вопрос о том, что такое «делать кому-то зло», сплошь и рядом приводящие убийству или самоубийству— обнаруживаются перспективе процесса любовного. В общем и целом, мы утверждаем:
— что Зло существует;
— что его надо отличать от насилия, вершимого человеческим животным ради самосохранения, ради преследования своих интересов, — от насилия, находящегося по эту сторону Добра и. Зла;
— что тем не менее нет радикального Зла, которое проясняло бы это различие;
— что Зло мыслимо отличимым от обычного биологического хищничества, только если воспринимать его со стороны Добра, то есть исходя из охваченности «кого-то» процессом истины;
— что, следовательно, Зло есть категория не человеческого животного, а субъекта;
— что Зло имеет место только постольку, поскольку человек способен стать Бессмертным, каковым он и является;
— что именно этика истин — как принцип состоятельности верности той или иной верности, или правило: «Продолжать!» — и пытается парировать Зло, которое делает возможным каждая единичная истина.
Остается связать эти тезисы, привести их в соответствие с тем, что мы знаем об общей форме истин.
С. Возврат к событию, верности, истине
Напомним, что тремя основными измерениями процесса истины являются:
— событие которое заставляет явиться «что-то другое», нежели ситуация, мнения или устоявшиеся знания; которое есть случайное, непредвиденное, тотчас же по появлении исчезающее пополнение;
— верность, каковая служит названием процесса: речь идет о последующем исследовании ситуации согласно императиву самого события; это продолжающийся и имманентный разрыв;
— собственно истина, каковая является той внутренней для ситуации множественностью, которая мало-помалу выстраивает верность; каковая есть то, что верность заново сочетает и производит.
Эти три измерения процесса обладают существенными «онтологическими» характеристиками:
1) Событие сразу и ситуативно — оно является событием в той или иной ситуации, — и дополнительно, а стало быть, абсолютно оторвано, или освобождено, от всех правил данной ситуации. Так, внезапное возникновение с Гайдном (или под именем этого «кого-то», Гайдна) классического стиля относится к музыкальной — и ни к какой другой — ситуации, к ситуации, которая определяется господством барочного стиля. Для этой ситуации оно составляет событие. Но с другой стороны, допускаемое этим событием в качестве музыкальных конфигураций не прочитываемо в рамках достигнутой барочным стилем полноты, речь действительно идет о чем-то другом. Тогда возникает вопрос: что же осуществляет связь события с тем, «для чего» оно является событием? Эта связь есть пустота в предшествую щей ситуации. Что под этим следует понимать? Что в сердцевине всякой ситуации, то есть положения дел, как основа ее бытия заложена некая «ситуативная» пустота, вокруг которой и организуется полнота (или устойчивые множественности) означенной ситуации. Именно так в самом сердце достигшего своей виртуозной завершенности барочного стиля имеется пустота (незаметная и в то же время решающая) — отсутствие подлинного осмысления музыкальной архитектоники. Событие-Гайдн оказывается своего рода музыкальным «именованием» этой пустоты. Ибо собственно событие состоит в совершенно новом архитектоническом, тематическом принципе, новом способе сочинения музыки на основе варьируемых элементов. Как раз в том, что изнутри барочного стиля было просто-напросто невозможно заметить (в его рамках знанию об этом не было места).
Можно сказать, что, поскольку ситуацию составляют обращающиеся в ней знания, событие, именуя незнаемое в данной ситуации, именует пустоту. Рассмотрим один прославленный пример. Маркс составляет событие в политической мысли тем, что обозначает именем пролетариата центральную пустоту зарождающихся буржуазных обществ. Ибо пролетариат — всего лишенный, отсутствующий на политической сцене — и является тем, вокруг чего организуется самодовольная полнота власти собственников капитала. В конечном счете, скажем, что фундаментальная онтологическая характеристика события— включение, именование ситуативной пустоты того, для чего оно составляет событие.
2) Что касается верности, мы уже достаточно сказали о том, как обстоит дело. Важнее всего, что она никогда не необходима. Принципиально неразрешимым остается вопрос, может ли предполагаемая ею для «кого-то» в ней участвующего незаинтересованная заинтересованность, пусть даже в фикции самопредставления, сойти просто за интерес. И, следовательно, поскольку единственным принципом упорствования является принцип интересов, упорствование кого-то в верности — продолжение бытия-субъектом человеческого животного — остается случайным. Мы знаем, что именно из-за этой случайности и есть место этике истин.