Этика. Очерк о сознании Зла

3) Наконец, если речь идет об истине как результате, то в первую очередь надо подчеркнуть ее силу. Мы уже затрагивали эту тему по поводу «возвращения» платоновского узника в пещеру, каковое является возвращением истины к знаниям. Истина «дырявит» знания, она им чужеродна, но она также и единственный известный источник новых знаний. Скажем, что истина вынуждает знания. Глагол «вынуждать» указывает, что, поскольку сила истины есть сила разрыва, истина, возвращаясь к непосредственности ситуации или перерабатывая ту своего рода портативную энциклопедию, которой питаемы мнения, коммуникации и социальность, вершит насилие над устоявшимися и находящимися в обращении знаниями. Хотя отдельная истина как таковая всегда некоммуникабельна, ее отдаленным следствием является мощная переработка форм и референтов коммуникации. Без того, однако, чтобы эти переработки «выражали» истину или указывали на «прогресс» мнений. Так, вокруг великих имен классического стиля очень быстро складывается целое музыкальное знание — то знание, которое доселе не поддавалось формулировке. В этом нет никакого «прогресса», ибо классический академизм или культ Моцарта ничуть не выше того, что было до них. Но это — вынуждение знаний, часто весьма обширное обновление коммуникативных кодов (или мнений, которыми обмениваются по поводу «музыки» человеческие животные). Естественно, эти преображенные мнения преходящи, в то время как истины, каковыми являются великие творения классического стиля, остаются навечно.

Точно такова же и судьба наиболее поразительных математических изобретений: попасть в конце концов на страницы университетских учебников, а то и служить отбору нашей «правящей элиты» через вступительные экзамены в элитные учебные заведения. Порожденная математическими истинами вечность здесь ни при чем, но зато эти истины вынудили знания, теперь привлекаемые доя обустройства социальности, и это — форма их возвращения к интересам человеческого животного. От этих трех измерений процесса истины — воззвания событием к пустоте ситуации, неуверенности верности, силы вынуждения знаний истиной — и зависит осмысление Зла.

Ибо у Зла есть три имени:

— воображать, что событие взывает не к пустоте, а к полноте предшествующей ситуации, есть Зло как личина, или террор;

— не сохранить верность есть Зло как предательство в самом себе Бессмертного, каковым являешься;

— отождествлять истину с некоей тотальной мощью есть Зло как катастрофа.

Террор, предательство и катастрофу и стремится парировать, единичным образом опираясь на вершащуюся истину, этика истин — а отнюдь не бессильная мораль прав человека. Но, как мы увидим, эти возможности вынесены на повестку дня самим процессом истины. И, следовательно, неоспоримо: Зло имеет место только потому, что действует некое Добро.

D. Набросок теории зла

1. Личина и террор

Мы уже видели, что не всякая «новизна» является событием. Нужно к тому же, чтобы взываемое и именуемое событием было центральной пустотой той ситуации, для которой это событие оказывается событием. Этот вопрос об именовании относится к числу ключевых, и мы не сможем изложить здесь его полную теорию[20]. Легко, однако, будет понять, что, так как в самом событии заложено его исчезновение, ибо оно — своего рода свершающееся с ситуацией молниеносное пополнение, в ситуации удерживается и служит проводником верности нечто вроде следа, или имени, связанное с минувшим событием.

Когда нацисты говорят о «национал-социалистической революции», они заимствуют проверенные имена — «революция», «социализм» — великих политических событий современности (Французская революция 1792 года, Большевистская революция 1917 года). С этим заимствованием связана и им узаконена целая серия характерных черт: разрыв со старым порядком, обращение за поддержкой к массовым сборищам, диктаторский стиль правления, пафос решения, апология Труженика и т. д.

И в то же время так названное «событие», во многих отношениях формально похожее на те, у которых оно позаимствовало свое имя и черты и без которых у него бы не было ни собственной темы, ни устоявшегося политического языка, характеризуется словарем полноты, или субстанции: национал-социалистская революция — говорят нацисты — обеспечивает достижение особой общностью, немецким народом, его истинного предназначения, каковое состоит во всеобщем господстве.

Тем самым предполагается, что «событие» вызывает к бытию, а также и именует, не пустоту предшествующей ситуации, а ее полноту. Не универсальность того, что как раз таки не держится ни за какую частную особенность (ни за какую частную множественность), а абсолютную частность общности, в свою очередь укорененную в особенностях почвы, крови и расы.