Этика под ключ

Предпосылки этического творчества встроены в бытие современного художника: безоговорочно подчиниться отсталой, навязанной нравственности – то же самое, что обречь себя на эпигонство в искусстве, понимаемом как создание опусов, которое остается непременным занятием и для тотального художника, пребывающего в непрерывном странствии. Еще раз уточним: чистая инстанция души, например зачарованность сказкой странствий, есть движущая сила, тогда как автомобиль или мотоцикл – всего лишь движимое имущество. Но избранная этика странствий, скрепляющая сообщество, находящееся в пути, есть одновременно движущая сила и движущее имущество, без которого не устранить перекрывающий дорогу камень. В этом свете можно подвергнуть ревизии древний, но время от времени возобновляемый вопрос: что будет, когда неодолимая сила наткнется на непреодолимую преграду? Тогда, быть может, движущей силе стоит воспользоваться подходящим движущим имуществом или поступить как в известном афоризме: «Если нет другого выхода, ищут другой вход».

И сколько еще ожидаемых и непредвиденных поводов для выбора этических предпочтений встретится в пути! Например, жажда. Поскольку речь идет о художниках, это, конечно, не физическая жажда, хотя она откликается и вполне достоверными телесными страданиями, это нечто вроде высокой болезни, по словам Пастернака. То есть жажда фимиама, к которой подходит любимый эпитет Маркса «чувственно-сверхчувственная». Если перекрыть фимиам полностью, наступит нечто вроде тотального обезвоживания (беспросветная непризнанность), когда жаждущая душа художника вянет. Тогда нужна срочная дружеская поддержка, хотя бы скромная похвала, момент признания на ходу, годится, впрочем, и незатейливое признание первого встречного, какое-нибудь простое «ну надо же…» – и такой глоток фимиама способен поддержать художника на плаву.

Тут возникает развилка, несомненно имеющая этическое измерение – ее можно назвать проблемой резистентности, способности переносить длительную жажду. Стоит ли терпеть? Что будет правильнее: остановиться перед первым встречным и воздействовать на него своими пассами, чтобы получить похвалу, или идти дальше к вершине opus magnum, где фимиам, возможно, бьет фонтаном и не надо цедить по капле?

Должно ли требование «не размениваться по мелочам» быть этическим требованием и соответственно, резистентность к жажде фимиама рассматриваться в качестве универсальной ценности и даже критерия для тех, кто с нами? Сразу хочется сказать: «Да!» – и именно с восклицательным знаком.

Но кто может пить из этой чаши? В качестве случайных встречных следует ведь рассматривать не только индивидов и разного рода неформальные тусовки, но и социальные инстанции. Некоторые из них, и даже большинство, лежат в стороне от трассы, по которой перемещаются эшелоны армии искусства, но кое-какие инстанции расставлены прямо на пути, как заставы, таможенные пункты, экспертные комиссии. В них можно получить и толику фимиама, и некоторое материальное вспомоществование – правда, для этого придется задержаться, иногда надолго. И вопрос «насколько?» принципиально важен: если ты не отстанешь, не собьешься с пути, то почему бы и не причалить или тем более не произвести дозаправку в воздухе?

Кстати, если иметь в виду физических индивидов, почему бы и к ним не заглянуть на глоток фимиама, не освежить силы? Глядишь, и дальнейший путь легче пойдет. А это значит, что этическая директива в духе «не отвлекайся, иди своей дорогой и лишь так обретешь славу и признанность» в общем виде не годится. В качестве некоего приближения и предпочтения – да, но в каждом конкретном случае следует полагаться на интуицию, на чутье и на чувство вкуса, и это то, чем тотальный художник должен обладать по определению. Поэтому более общий принцип формулируется иначе:

«Будь внимателен к ловушкам. Некоторые из них только камуфляж и огородные пугала. Опасайся лишь тех, что способны прекратить твой путь, и особенно опасайся ловушки конечной цели. Помни: даже самая высшая цель не заслуживает того, чтобы называться конечной».

* * *

Намереваясь эксплицировать тезисы этики странствий, нельзя не обратиться к опыту конкретных, ныне живущих художников – и у меня мысленно перед глазами идет (причем идет по палубе) Александр Пономарев, прирожденный акционист и тотальный художник. Его опыт, проанализированный под специальным углом зрения, может кое-что прояснить.

Пономарев был на всех континентах и ходил по всем океанам, он построил огромный корабль в пустыне, на гребне бархана, и подписал «Черное море», но не на карте, а на местности, поверх самого моря – обо всем этом можно прочесть в электронных энциклопедиях.