«Возможно, будущая картина потребностей человечества отнюдь не покажет, что желательны одинаковые поступки всех, – наоборот, ради экуменических целей для целых отрезков развития человечества могут ставиться специальные, а в зависимости от обстоятельств даже скверные задачи. – Во всяком случае, если человечество не хочет обречь себя на гибель от такого осознанного всемирного управления, оно должно сначала добыть превосходящее все прежние масштабы
Чудовищность задачи здесь, конечно, раздваивается. Ее можно понять в том смысле, что объявленные тезисы будут выглядеть особенно причудливыми и не стыкующимися с тем, что принято называть моральным, – чем-то вроде попыток воплощения «Цветов зла» Бодлера или эстетических идей русского авангарда в целом. Но с точки зрения эстетических моментов здесь трудно найти что-нибудь новое. Стало быть, чудовищность может состоять в том, чтобы перевести нечто эстетическое (лишь эстетическое) в нравственное, в универсальную этику, сделать системой самой жизни – примерно в том смысле, в каком Маркс говорил о производстве действительной жизни. А для этого, конечно, недостаточно листка бумаги, для этого мало всего, что есть в арсенале
Такая характеристика прекрасно подходила бы для самого Ницше, если была бы выполнена некая сумма условий, как субъективных, так и объективных. По своему экзистенциально-психологическому складу Ницше был чрезвычайно далек от стратегов и организаторов духа вроде Лютера и Маркса, у него не было ни малейшего «вкуса к солидарности», его философия, в сущности, руководствовалась девизом магического театра, который позднее сформулировал Герман Гессе:
Объективные условия можно свести к спектральному составу самого времени, само время (и не только как Zeitgeist) благоприятствует одним формам культуры и не благоприятствует другим. Вот
Теория относительности в сфере морали переходит наконец в практику относительности. Даже такие исторически опробованные версии нравственности, как пролетарская этика и этика нигилизма, в свою очередь подверглись расслоению и обросли версиями, внутренне допускающими существование друг друга и при этом проживаемыми всерьез.
Для этого необходимы потенциальные новаторы, готовые обживать этику под ключ – художники в самом широком смысле слова. Численный рост армии искусства привел к качественным переменам, как некогда численный рост рядов пролетариата. На этом фоне этический опус одиночки вполне может быть принятым к рассмотрению, а затем и предъявленным к проживанию.
II
Странствовать, удивляться, жить
Сказка странствий воздействует чарующим образом, а зов дали, экзистенциальная близость далекого, вызывает к бытию и самого человека, притом так, что одного откликнувшегося хватает для пополнения экзистенциального запаса, используемого многими из числа тех, кто
На эту тему написано немало трактатов, и зов далекого является одной из господствующих тем искусства (если искусство вообще может иметь тему) – сказку странствий любят рассказывать и философы, и поэты, отчасти потому, что для этого всегда находится аудитория. Огромный вклад внес кинематограф: road movie, быть может, представляет собой лучшее, что есть в кино от Спилберга до Сергея Лобана.
Остается, однако, вопрос о системе номадической этики, пока разработанной лишь пунктирно и даже слишком пунктирно, несмотря на захватывающую, прямо-таки приключенческую онтологию. Вот лишь несколько предварительных пунктов, требующих экспликации:
1) Что есть в пути, кроме самого пути?
2) Как быть со встречными и идущими рядом?
З) Существуют ли ловушки постоянной скорости и стационарной орбиты?
4) Проблема трофеев: следует ли все свое носить с собой и возможно ли это? И быть может, притягательность пути состоит в обретении возможности сгрузить поклажу, преобразовать