Однако несмотря на всё это и на присущий Ротбарду культурный консерватизм, либертарианское движение, с самого своего зарождения в конце 1960-х годов и образования либертарианской партии в 1971 г., привлекало очень многих представителей левой контр-культуры, число которых сильно выросло на волне протеста против войны во Вьетнаме. Разве нелегитимность государства и аксиома неагрессивности не подразумевают, что каждому предоставляется свобода выбирать свой собственный неагрессивный стиль жизни, каким бы он ни был?
Во многих поздних своих работах, где уделялось особое внимание вопросам культуры, Ротбарда ставил задачу скорректировать эту тенденцию и показать ошибочность левой идеи мульти- и контркультурного либертарианства, т.е. попытки интерпретировать либертарианство как вседозволенность. Как эмпирически, так и нормативно идея о том, что либертарианство могло или должно быть объединено с эгалитарным мультикультурализмом, ложна. Социологически эти два понятия несовместимы. Либертарианство может быть и должно быть объединено исключительно с традиционной Западной буржуазной культурой; это старомодный идеал основанного на семейных ценностях иерархически структурированного общества, основанного на добровольном признании рангов по шкале общественного авторитета.
Эмпирически, как неустанно объяснял Ротбард, лево-либертарианцы не понимали, что восстановление прав частной собственности и экономики
Либертарианское общество, напротив, полностью восстановит права собственников на исключение, и потому будет глубоко неэгалитарным. Разумеется, частная собственность также подразумевает право владельца включать, открывать и облегчать доступ к собственности. И на каждого владельца частной собственности также воздействует экономический стимул включения (в отличие от исключения), если он рассчитывает на рост ценности своей собственности.
Тем самым самая трудная для принятия консерваторами глава «Этики свободы» «Дети и права» предстает перед нами в ином свете. В этой главе Ротбард выступает в защиту «абсолютного права матери на ее собственное тело и, следовательно, права на совершение аборта». Он отклоняет аргумент «права на жизнь» не на том основании, что эмбрион — это не жизнь (в действительности, здесь он соглашается с позицией католиков о том, что с момента оплодотворения яйцеклетки — это человеческая жизнь), а на основании того, что нет такого универсального понятия «право на жизнь», а вот исключительно универсальное «право жить независимой и отдельной жизнью» вполне возможно и может надлежащим образом существовать (и что эмбрион, определенно будучи человеческой жизнью, вплоть до момента рождения, ведет не независимое, а говоря биологическим языком «паразитическое» существование, и потому не вправе предъявлять каких-то законных требований к матери). Далее, после рождения ребенка, мать ( или — с ее согласия — оба родителя), «обладает правом опекунства над ее детьми, правом ограниченным только незаконным проявлением агрессии по отношению к их личности, и их абсолютным правом сбежать или покинуть дом в любой момент. У родителей должно быть право продавать свои права опекунства над детьми любому, кто пожелает их купить по любой взаимно согласованной цене» (с.140). А пока дети не покинули дом, родители «не имеют права совершать агрессивных действий по отношению к детям, но также и у родителей не должно быть юридических обязательств кормить, одевать, или обучать своих детей, так как такие обязательства повлекли бы за собой принудительные действия по отношению к родителю и лишали бы родителей их прав. Родитель поэтому не может убивать и не калечить своего ребенка… но родитель должен иметь законное право не кормить своего ребенка, то есть позволить ему умереть» (с. 100).