Этика свободы

Конечно, мы не намеревались внушить, что любая земельная рента является незаконной, а также формой постоянной дани. Наоборот, нет никакой причины, в либертарианском обществе, почему индивид, преобразовавший землю, не может затем сдать ее в аренду или продать кому-то другому; в самом деле, именно это и случается. Теперь, следовательно, можем ли мы провести различие между феодальной рентой и законной рентой, между феодальной арендой и законной арендой? Вновь, мы прилагаем наши правила для решения по поводу обоснованности титулов собственности: мы стремимся понять, является ли происхождение земельного титула преступным и, в данном случае, продолжается ли до сих пор агрессия по отношению к производителям на этой земле, крестьянам. Если мы знаем, что эти условия выполнены, то нет никакой проблемы, поскольку опознание и агрессора, и жертвы проводится совершенно недвусмысленно. Однако если мы не знаем, имеются ли эти условия, то тогда (применяем наше правило), не сумев явно опознать преступника, мы приходим к выводу, что земельный титул и взимание ренты являются справедливыми и законными, а не феодальными. На практике, поскольку в феодальной ситуации преступность является и древней, и постоянной, а крестьяне-жертвы легко опознаваемы, то феодализм является одной из самых легких для распознавания форм.

Глава 6. Монополия на землю, прошлое и настоящее

Итак, существует два типа этически недействительных земельных титула: «феодализм», при котором осуществляется постоянная агрессия со стороны держателя титула на землю по отношению к крестьянам, участвующим в преобразовании почвы; и захват земли, когда произвольные притязания на нетронутую землю используются для того, чтобы не допустить первичных преобразователей на эту землю. Мы можем назвать обе эти агрессии «земельной монополией» – не в том смысле, что некая личность или группа владеет всей землей в обществе, а в том смысле, что в обоих случаях устанавливаются произвольные привилегии в сфере земельной собственности, входя в противоречие с либертарианским принципом не-собственности на землю, за исключением настоящих преобразователей, их наследников и правопреемников.

Земельная монополия намного больше распространена в современном мире, чем верит большинство людей – в особенности, большинство американцев. В развивающемся мире, особенно в Азии, на Ближнем Востоке и в Латинской Америке, феодальное землевладение является ключевой социальной и экономической проблемой – вместе с квази-крепостническими поборами на крестьянские «души». Действительно, среди стран мира как раз Соединенные Штаты являются одной из немногих, практически свободных от феодализма, благодаря счастливой случайности своего исторического развития. Поскольку они избежали самого феодализма, американцам сложно воспринимать всю проблему серьезно. Это в особенности верно для американских экономистов – сторонников принципа laissez-faire, которые склонны сводить свои рекомендации для отсталых стран к проповедям о добродетелях свободного рынка. Однако эти проповеди, естественно, не встречают отклика, поскольку «свободный рынок» для американских консерваторов с очевидностью не подразумевает конец феодализма и земельной монополии, а также переход титула на эти земли, без компенсации, к крестьянам. И, тем не менее, поскольку сельское хозяйство всегда и преимущественно является наиболее важной отраслью в развивающихся странах, то подлинный свободный рынок, подлинно либертарианское общество, которое привержено справедливости и правам собственности, может быть создано только через прекращение незаконных феодальных притязаний на собственность. Однако экономисты-утилитаристы, которые не опираются на какую-либо теорию для прав собственности, могут только прибегнуть к защите status quo – в каком бы виде оно не сложилось: в данном случае, к несчастью, status quo в виде феодального подавления справедливости и какого-либо подлинного свободного рынка по отношению к земле или сельскому хозяйству. Такое игнорирование земельной проблемы означает, что американцы и граждане развивающихся стран говорят на двух совершенно разных языках, и что ни одна сторона не может прийти к понимаю позиции другой.