Напоминая читателю о том, что война началась в день празднования Всех Святых в земле российской просиявших, многие из которых были мучениками за веру, а также о православном служении А. Александрова, композитора песни «Священная война», автор собирает свидетельства не только жертвенных аспектов вовлечения православных в войну, но и их активного участия: сбор средств на танковую колонну Димитрия Донского,[232]
участие в добровольческих формированиях, гражданской обороне, медицинской службе, подчеркивая, что «патриотическая деятельность Церкви завоевала признание и уважение не только среди верующих, но и у атеистов».[233] Таким образом, самопожертвование не ограничивалось служением в разных мирных формах, но прямо включало в себя пожертвования на создание оружия, а частные и публичные молитвы были посвящены не только молению о мире и поминовению погибших воинов, но и включали молебны о даровании победы. Специально для этого, подчеркивает автор, была обновлена молитва 1812 г. архиепископа Августина (Виноградовского): «Подаждь воинству нашему о имени твоем победити»[234] и составлен «Молебен о нашествии супостатов, певаемый в Русской Православной Церкви в дни Отечественной войны», которые вызывали особые эмоции у молящихся. В своем Пасхальном Послании 1942 г. митрополит Сергий отождествляет Христову победу над адом и смертью с победой над фашизмом: «Празднуя победу Христа над адом и смертью вовеки и во временной жизни здесь на земле — победу Креста Христова над свастикой».[235] Уже на первом этапе войны священноначалие четко сформулировало свое отношение к врагу как силе антихристианской, антиправославной: обличение и отлучение православных церковнослужителей митрополитом Сергием (с 1/14.10.1941 г.), сотрудничавших с оккупационными войсками либо соблазненных лозунгами о борьбе с большевистским атеизмом, либо по малодушию, давало недвусмысленно понять, на какой стороне должны выступать православные верующие.Понимание необходимости народной поддержки для боеспособности армии в тяжелейшей войне побуждает иерархов указать на важность самопожертвования и со стороны «тыловиков». Но более существенным в этом случае, мне кажется, то, что желание народа быть активным участником борьбы с врагом, даже оставаясь в тылу, получает обоснование и признание в докладе митрополита Алексия: «Но признать только эти одни причины и условия победы, значило бы осудить весь народ, кроме армии, на бездействие во время брани и свести его к положению безучастного зрителя совершающихся событий. Нет, есть нравственные условия победы, гораздо более широкие, гораздо более возвышенные, могу сказать, даже более действенные, чем численность и сила орудий современного боя. Они, эти нравственные условия, владеют и победоносным воинством, которому нужно воодушевление, которому нужна готовность перенести все и всякие жертвы, лишения, раны и самую смерть; они, эти нравственные условия, нужны и для народа, оставшегося внутри страны, который и до войны породил и воспитал армию и во время войны питает ее духовно. Такими нравственными условиями успеха воинского оружия являются: твердая вера в Бога, благословляющего справедливую брань; религиозный подъем духа; сознание правды ведомой войны; сознание долга пред Богом и родиной».[236]