Этикет следствия

Князь обвинял вдову брата, монастырскую игуменью, в том, что она «задурила девчонке голову». Игуменья клялась, что ни при чем. Она справедливо опасалась княжеского гнева, но и пойти против совести не могла: юная княжна была крепка в своих намерениях и желание уйти от мира обосновала вполне здраво. Она прекрасно понимала, насколько тяжелый путь выбрала, монастырских трудностей совершенно не боялась и была готова к любым испытаниям.

Попытки отговорить племянницу от пострига были безуспешны, и игуменья сдалась. Никакие уговоры, угрозы и посулы родителей тоже не помогли. Юная княжна была непреклонна и, не слушая больше никого, приняла постриг в Софийском соборе Гнездовска под именем Евдокии.

Правда, епископ Гнездовский князя все-таки опасался всерьез, и постригал Евдокию простой священник. Но это совершенно не меняло дела. Князю Николаю осталось только смириться и спешно посватать дочь Кошицкого герцога за своего сына и наследника Федора.

Деятельная натура бывшей княжны в роли монахини развернулась в полную силу. Она занималась организацией церковных школ, больниц и приютов. Через какое-то время, с благословения нового епископа Гнездовского, она на собственные средства основала женский Спасский монастырь, по сути – центр гнездовской благотворительности.

Вместе с призрением сирот и больных мать Евдокия помогала женщинам, оказавшимся на грани. От замученных проституток до забитых мужьями кумушек. При монастыре был организован работный дом с очень строгими правилами, в который женщины могли уйти от отчаяния и побоев. Сначала никто не верил, что из затеи получится что-то стоящее; но за десять лет монастырские службы только разрастались, паломники считали своим долгом посетить Спасский храм, а шитые оклады икон и церковные покровы, выходившие из мастерских монастыря, славились на всю округу.

Сейчас Евдокия была статной тридцатилетней женщиной, к которой прислушивались и владетельные господа, и иерархи Церкви. Простой люд, не мудрствуя, объявил ее святой.

Похоже, совершенно не напрасно. Зримых чудес, в отличие от других ныне живущих святых, Евдокия пока не творила – но ее помощь страждущим и умение усмирять ссоры были сами по себе чудом.

Мать Евдокия умудрялась собирать на свою благотворительность солидные пожертвования. Поработать сестрой милосердия или сиделкой в ее больнице вошло в моду среди сердобольных дамочек из высшего света.

Виктор понятия не имел, каким чудом и связями матери Евдокии это удавалось, но полностью одобрял деятельность энергичной настоятельницы.

К ней-то бедная Верка и направилась бы, если б осталась жива.

Виктор низко поклонился Евдокии. Выпрямившись, он провалился в ее внимательный, все понимающий взгляд. Виктор дорого бы отдал за то, чтобы узнать, что увидела в нем мать Евдокия. Бывшего рыцаря? Следователя? Просто человека?

На долю секунды захотелось упасть на колени и молиться вместе с ней. Говорить обо всем, узнать все ответы…

Потом что-то неуловимо изменилось. Евдокия перестала казаться непостижимой, стала… равной? Будущим собеседником? Возможным соратником?

Мать Евдокия поклонилась Виктору так же, как он только что кланялся ей. И почти сразу легко и светло улыбнулась.

– Так это вы тот юноша, что вчера переполошил все благородное собрание? – спросила она глубоким, удивительно ласковым голосом.

Виктор кивнул. Только сейчас, стряхнув странное наваждение, он понял: игуменья внешне была точной копией своего отца, князя Гнездовского. Плотная, невысокая, с пронзительными светло-карими глазами. Тот же овал лица, у Евдокии скрытый платком клобука, те же скулы, даже жесты были похожими.

«Все-таки Гнездовское княжество – очень семейная земля, – с легкой завистью подумал Виктор, – чужаком здесь быть сложно. Но, можно подумать, у меня есть выбор».

– Простите за беспокойство, мать Евдокия, – почтительно сказал Виктор, – следствию нужна ваша помощь.

– Анна мне уже рассказала в двух словах, – кивнула игуменья. – Упокой, Господи, души детей Твоих…

Она перекрестилась. Виктор и Анна тоже осенили себя крестными знамениями.

– Пойдемте, присядем на скамеечку, помогу, чем смогу, – немного помолчав, предложила мать Евдокия.

Они с магичкой, притихшей в присутствии игуменьи, уселись на скамейку, спрятанную в кустах жасмина, перед роскошным цветником. Виктор остался стоять. Густой запах белых цветов обволакивал все вокруг. Ветер стих, монастырский двор опустел, только вполголоса переговаривались каменщики да стучали их деревянные молотки, которыми они выравнивали плитку.

Виктор достал возду́х и подал настоятельнице, в двух словах рассказав, как церковный плат оказался уликой.

Мать Евдокия снова перекрестилась, разгладила у себя на коленях плотную ткань и поскребла ногтем вышивку. Поднесла плат поближе к глазам, рассматривая ровные стежки…