Этюд для тьмы с янтарём

Взял со стола пистолет. Снял с предохранителя. Вытянул руку в направлении собаки. Она не двигалась. В темноте комнаты направленный на неё ствол был чернее всего остального, средоточие мрака. Янтарь и тьма в упор смотрели друг на друга несколько секунд. Нетвёрдый взгляд оружия вилял в дрожащей руке. Взгляд собаки был настороженный, но по-прежнему спокойный. Она верила человеку. Тот попытался прицелиться. В глазах всё плыло и скакало. Цель была близка, но жёлтые огни постоянно перемещались, то расходясь в стороны, то снова сходясь на привычное расстояние, то исчезали, то вспыхивали заново. Конечность предательски отказывалась твёрдо держать увесистый пистолет.

— Да ты ж дьявол! Оставь эти шутки! Всё уже решено! И не тобой! И не мной! Значит — тому и быть!

Он бессильно опустил руку, не справившись с координацией.

— Ко мне, сука…

Собака послушно подошла. Человек крепко ухватился за ошейник, с силой подтаскивая её к себе.

— То-то… так поудобнее…

Он ткнул стволом куда-то в густую, чёрную шерсть. Положил палец на курок. Замер на мгновенье. И в это самое мгновенье сквозь его пьяное сознание, словно абсолютно ясный и пронзительный, глубокий голос прозвучал в его голове и совершенно отчётливо показал всю происходящую картину, как на ладони. «Дурак, — сказал голос, — что ты творишь? Ты собрался стрелять среди ночи в спящем доме? Думаешь, никто не обратит внимания? Не пройдёт и десяти минут, сюда вломятся менты, а то и с подкреплением. Как ты им это объяснишь? А остальным всем как объяснишь, когда тебя в каталажку увезут? Не глупи. Убирай пистолет!». Человек тут же послушно убрал вялый палец с крючка и опустил оружие, осознавая нелепость своих действий. С пьяной злобой взглянул на собаку:

— Да это же ты… Ты говоришь в моей голове… Жить хочешь… Не проведёшь… Не обманешь…

С балкона повеяло ночной прохладой и сыростью. Человек знал, что надо делать, но тело словно наотрез отказывалось подчиняться. Он отложил оружие и, упираясь руками в пол, попытался подняться. Руки разъезжались и подкашивались. Встать на ноги оказалось невыполнимой затеей. И тогда он, шатаясь и заваливаясь, на карачках пополз к балконной двери, подстёгиваемый навязчивой мыслью осуществить задуманное. Несколько метров до балкона показались ему затяжным марафоном. Пол словно кто-то раскачивал, тело его швыряло, но каждый раз он поднимался с настойчивой одержимостью. Преодолев расстояние до своего уютного островка спокойствия, он перевалил себя через порог и растянулся на прохладном полу балкона. Собака следовала за ним. Он знал, что она проделает именно это и внутренне усмехнулся. По-прежнему не в состоянии встать на ноги, человек кое-как сгрёб себя в единое целое и неимоверными усилиями усадил себя на пол, прислонившись спиной к перилам.

Собака подошла вплотную и понюхала его лицо. Вдали сиял безразличный дисплей. Внизу шумели на ветру каштаны. Он увидел её глаза совсем рядом, они всматривались в него. Здесь, на улице, они были ещё ярче, ещё цветнее и отчётливее, и человеку, даже через суровую алкогольную занавесь, стало не по себе. Он боялся, что собака снова влезет в его голову, в его мозг, и тогда он точно пропадёт, он не сможет думать самостоятельно — собака будет делать это за него. И, в конце концов, он растворится, перестанет существовать как личность, и его глаза станут точно такими же — тёмно-янтарными сгустками на чёрном полотне его души. Он видел, он чувствовал, как чёрный демон высасывает из него жизнь, подчиняя своей воле. Человек вскинул непослушные руки, защищаясь.

— Барьер… — прохрипел он.

Собака отстранилась, села и недоверчиво наклонила голову. Впервые в жизни какое-то сомнение родилось в ней. Она смотрела на человека, словно ослышавшись, и не двигалась с места. Это была первая команда, которую она не выполнила мгновенно. Она заскулила. Заскулила, словно умоляя не давать ей выбора — доверять ли дальше человеку или же нет. Она спокойно смотрела даже в чёрный створ пистолета, поскольку тот был в руках того, кому она доверяла абсолютно. Она знала — он не выстрелит. Она верила, что не выстрелит. Для неё не могло быть иначе. Вера была настолько крепкой, что между ней и знанием стоял знак равенства. Сейчас же он вручил ответственность лично ей. Он приказал, и она должна принять решение — подчиниться или воспротивиться. В ней заворочался страх, который соперничал с верой в человека. Её собачий мозг упорно настаивал на том, что человек знает, что делает, и не в состоянии причинить ей вред. Инстинкты умоляли ослушаться. Она пыталась высмотреть в глазах человека что-то, что подскажет ей, поможет удостовериться в безопасности. Но, сколько она ни всматривалась, она не могла увидеть в них прежнего человека. Это были словно чьи-то чужие глаза. Словно мёртвые, словно слепые. Глаза смотрящие, но не видящие. Глаза пустые и не выражающие абсолютно ничего, что могло бы хоть намекнуть на хозяина.