Этюд в багровых тонах

Я рассчитывал, что, если застану его врасплох, он может от неожиданности проговориться. Слуга вызвался проводить меня наверх: комната была на третьем этаже, в конце короткого коридора. Слуга указал мне нужную дверь и пошел было вниз, но тут я заметил нечто такое, отчего у меня волосы встали дыбом — даром что я двадцать лет в сыске. Из-под двери змейкой вытекала тоненькая струйка крови: она пересекала коридор, и у противоположного плинтуса уже образовалась красная лужица. Я вскрикнул, и коридорный прибежал обратно. Увидев кровь, он чуть не хлопнулся в обморок. Дверь была заперта изнутри, но мы поднажали плечами и высадили ее. Окно стояло настежь, а возле окна, скрючившись, лежал человек в ночной сорочке. Он был мертв, причем уже довольно давно — конечности успели окоченеть. Когда мы его перевернули, коридорный тут же признал джентльмена, снявшего у них комнату под именем Джозефа Стэнджерсона. Причиной смерти послужило ножевое ранение в левый бок, — похоже, нож прошел сквозь сердце. А теперь — самая таинственная часть истории. Что, как вы думаете, мы обнаружили над головой у мертвеца?

У меня мурашки побежали по коже от жутковатого предчувствия — еще до того, как Шерлок Холмс ответил:

— Слово RACHE, написанное кровью.

— Да, именно, — завороженным тоном подтвердил Лестрейд.

На некоторое время воцарилось молчание. В действиях этого неведомого убийцы было нечто столь методичное и непостижимое, что ужас охватил меня с новой силой. Нервы мои, никогда не подводившие на поле боя, теперь трепетали.

— Убийцу видели, — продолжал Лестрейд. — Мальчишка-молочник шел утром на работу мимо конюшни и сараев на задворках пансиона. Он заметил, что приставная лестница, которая обычно лежит на заднем дворе, прислонена к распахнутому окну третьего этажа. Пройдя дальше, он оглянулся и увидел, что по лестнице спускается человек. Он спускался так спокойно и открыто, что мальчишка принял его за плотника или слесаря, работающего в пансионе. Разглядывать он его особо не стал, только подумал про себя, что рановато еще для работы. По его словам, это был высокий мужчина с красным лицом, в длинном коричневом пальто. Он, видимо, не сразу покинул комнату после убийства: он вымыл руки — вода в умывальной чашке окрашена кровью, а на простынях пятна: он вытирал свой нож.

Услышав описание, точно совпадавшее с догадками Холмса, я искоса посмотрел на него, но не заметил на его лице ни радости, ни каких-либо других чувств.

— Вы ничего не нашли в комнате, что давало бы ключ к личности убийцы? — спросил он.

— Ничего. В кармане у Стэнджерсона обнаружен бумажник Дреббера, но это неудивительно, потому что расплачивался за обоих всегда секретарь. В бумажнике лежало фунтов восемьдесят, ничего не взято. Какие бы цели ни преследовал этот таинственный убийца, это уж точно не нажива. У убитого не нашлось никаких бумаг, ни документов, только телеграмма, отправленная из Кливленда около месяца назад: «Д. X. в Европе». Подписи не было.

— И больше ничего? — настаивал Холмс.

— Ничего существенного. На кровати лежал роман — Стэнджерсон, похоже, читал перед сном, на стуле у кровати трубка. На столе стоял стакан воды, а на подоконнике — маленькая коробочка с парой пилюль.

Холмс с радостным воплем вскочил со стула.

— Последнее звено! — провозгласил он. — Теперь мне все ясно.

Сыщики уставились на него в изумлении.

— Наконец у меня в руках все нити этого запутанного клубка, — безапелляционно заявил мой приятель. — Придется уточнить еще несколько деталей, но что касается основной канвы событий с того момента, как Дреббер и Стэнджерсон расстались на вокзале, и до обнаружения тела — все это я как будто видел собственными глазами. И я готов доказать свою правоту. Вы могли бы привезти сюда эти пилюли?

— Они у меня с собой, — ответил Лестрейд, доставая белую коробочку, — я захватил их вместе с бумажником и телеграммой и собирался положить в сейф в участке. Пилюли я взял по чистой случайности, потому что, честно признаться, не усматриваю в них никакой значимости.

— Давайте их сюда, — потребовал Холмс. — Скажите-ка, доктор, — он повернулся ко мне, — это обыкновенные пилюли?

Обыкновенными они всяко не были. Они были жемчужно-серого цвета, маленькие, круглые, почти прозрачные на просвет.

— Судя по легкости и прозрачности, они должны растворяться в воде, — заметил я.

— Именно так, — подтвердил Холмс. — Не могли бы вы спуститься вниз и принести этого бедолагу-терьера, который уже давно болеет, — вчера хозяйка еще просила вас избавить его от страданий?

Я принес песика снизу на руках. Затрудненное дыхание, тусклые глаза говорили, что жить ему осталось недолго. Морда была совсем седая — похоже, пес сполна прожил весь век, отпущенный собачьему племени. На ковре лежала подушка, на нее я его и опустил.

— Сейчас я разрежу эту пилюлю на две части, — сказал Холмс, вытаскивая перочинный нож. — Половинку вернем обратно — вдруг еще понадобится. Другую я кладу вот в этот бокал, добавляю чайную ложку воды. Как видите, наш милейший доктор прав: пилюля легко растворяется.