Этюд в багровых тонах

– Я против громких звуков, потому что мои нервы расшатаны в результате боя. Я встаю в самые безбожные часы и очень ленив. Я до сих пор храню свой старый служебный револьвер, хотя, скорее, из сантиментов, чем для практического использования. Когда я в хорошем расположении духа, у меня появляется ещё один ряд пороков, но на этом пока достаточно.

– Вы включаете игру на скрипке в свой список раздражающих факторов?

– Это, безусловно, зависит от игрока, – сказал я. – Хорошо сыгранная скрипка – удовольствие для богов, но плохо сыгранная…

– Прекрасно! – воскликнул Холмс с весёлым смехом. – Я думаю, что мы можем считать это дело решённым, если апартаменты вам подойдут. Зайдите за мной завтра в полдень, мы сходим туда вместе и всё уладим.

Мы пожали друг другу руки. Стэмфорд и я оставили его работать с химическими веществами, а сами пошли к моему отелю.

– Кстати, – внезапно спросил я, останавливаясь и поворачиваясь к нему: – Как он вообще узнал, что я был в Афганистане? Мой спутник загадочно улыбнулся.

– Это его маленькая особенность, – сказал он. – Многие люди задаются вопросом, откуда он порой знает всё до мелочей.

– Загадочно, не правда ли? – Я в нетерпении потёр руки. – Я безмерно благодарен вам за то, что вы свели нас вместе. Мне очень интересно изучение людей.

– Вам будет достаточно сложно его разгадать, – сказал Стэмфорд, прощаясь со мной. – Готов поспорить, он узнае́ т о вас больше, чем вы о нём.

Мы пожали друг другу руки, и я вошёл в свой отель, долго раздумывая о новом знакомстве.

На следующий день я встретился с Шерлоком Холмсом, как и было условлено, и мы пошли посмотреть апартаменты 221Б по Бейкер-стрит. Две комфортабельные спальни и большая гостиная занимали первый и второй этажи с двумя широкими окнами, выходящими на Бейкер-стрит.

Стоимость была очень разумной, и мы сразу же договорились жить вместе. Я вернулся в отель, чтобы собрать свои вещи, и тем же вечером перевёз их. На следующее утро Шерлок Холмс переехал с несколькими коробками и чемоданами, и мы оба начали распаковывать вещи. Я был доволен и квартирой, и моим соседом.

С Холмсом жить было несложно. Он почти всегда ложился спать до десяти вечера и уходил из дома до того, как я вставал утром. Часто он работал в больнице в почти лихорадочном темпе, но, как он и описывал, иногда казалось, что он впадал в своего рода меланхолию и целыми днями бездельничал на диване, не произнося ни слова.

Этот человек привлекал меня своей таинственностью всё больше и больше. Сама его внешность и манеры были необычными. Он был из тех людей, кто всегда привлекает к себе внимание окружающих из-за своего роста. Будучи более шести футов[1] ростом, он был настолько стройным, что казался ещё выше. Его глаза были пронзительными, а подбородок и ястребиный нос придавали ему решительный и настороженный вид.

У меня было достаточно времени для изучения Холмса, потому что я всё ещё был недостаточно здоров, чтобы продолжать работать врачом и даже выходить на улицу, если погода была плохой. У меня не было друзей, с которыми я мог бы проводить время, и поэтому я наслаждался тайной, которая витала вокруг Холмса. Я всё ещё не знал, чем именно он занимался. К одним предметам у него был огромный интерес, а к другим – нет. Он знал много случайных фактов, но ни один из них не привёл бы его к какой-либо карьере. О других более общих понятиях он не знал. Я обнаружил, что он ничего не знал о Солнечной системе, и я не мог поверить, что в девятнадцатом веке мог быть кто-то, кто не знал бы, что Земля вращается вокруг Солнца.

– Кажется, вы удивлены, – сказал он. – Но теперь, когда я это знаю, я сделаю всё возможное, чтобы забыть об этом.

– Чтобы забыть об этом?

– Понимаете, – объяснил он, – я считаю, что человеческий мозг подобен пустому чердаку: вы можете заполнить его всем, чем захотите, но его ресурс конечен, поэтому вы должны мудро выбирать то, что считаете важным.

– Но речь ведь идёт о Солнечной системе! – возразил я.

– Ну а какая мне польза от этой информации? – нетерпеливо спросил он. – Вы говорите, что мы вращаемся вокруг Солнца. Но если бы мы вращались вокруг Луны, для моей работы это не составило бы никакой разницы.

Этот момент был отличной возможностью спросить, чем он занимается, но что-то в его выражении лица остановило меня. Однако я решил записать то, что до сих пор обнаружил.

Завершив список, я в отчаянии бросил его в огонь. Я хотел знать, для какой профессии нужны все эти достижения. Я сказал, что его игра на скрипке была хорошей, но, как и его темперамент, она была переменчивой. Он играл некоторые сложные пьесы, которые доставляли ему наибольшее удовольствие, но, когда он был предоставлен самому себе, он откидывался на спинку стула и бесцельно царапал скрипку, лежащую на его коленях.