Этюд в черных тонах

— Стало быть, слова могут быть реальными, хотя они и невидимы. Можно нанести раны тем, чего мы не способны ни видеть, ни осязать, — например, музыкой скрипки, которую никто не видит. Мы можем восторгаться без слов, убивать без убийц и путешествовать, не вставая со стула… Вы вчера страдали из-за того, чего не могли ни увидеть, ни потрогать, ни ощутить иными органами чувств, но вам было больнее, чем от ударов о ствол дерева. Реальность всегда рассказывает одну и ту же историю, только на тысячу разных ладов: я читаю реальность лучше, чем вы, — вот и вся разница. — Я молча смотрела на своего пансионера. Сказать мне было нечего. А мистер Икс продолжал: — Времени у меня немного. Я отлучусь, а вас прошу остаться. Порой это для меня болезненно, но я должен отправиться на поиски совершенно конкретной вещи.

— Я останусь, — отозвалась я, не раздумывая. — Я пробуду здесь столько, сколько вы мне скажете.

Мистер Икс улыбнулся и поднял руки.

Мы были там, в полумраке, при зажженной лампе и задернутых шторах, и его маленькие ручки с тонкими пальцами играли на абсурдной скрипке.

— Вы ее слышите? — спросил он через некоторое время.

— Нет, — призналась я.

— Еще услышите. Муха услышал ее сразу же.

В такое мне верилось с трудом, но вот по прошествии нескольких минут глаза моего пансионера открылись.

— Хрустальный Дворец… — прошептал мистер Икс. — Ах, мисс Мак-Кари… если бы вы только могли его видеть! Полюбоваться им во всем великолепии!.. — Движения скрипача теперь уступили место дирижерским взмахам. Он медленно помавал руками, как будто задавая темп. Это было подлинное безумие. Двухцветные глаза мистера Икс смотрели в потолок. — Он такой большой… Такой… просторный… У вас кружится голова?

— Немного, — откровенно призналась я.

— Не беспокойтесь, если вы его не видите. Он ведь хрустальный, а хрусталь виден только тогда, когда на нем помещено нечто другое. Что не есть хрусталь… Но сам дворец — это только хрусталь.

Я кивала и всхлипывала, говорить я не могла.

Еще какое-то время прошло в махании руками и разглядывании потолка. А потом я увидела, что мой пансионер трясется, как в лихорадке. Он пролепетал:

— Эта лестница… Сюда? Нет, я не хочу туда подниматься… Боже мой, я должен его найти… ради Дэнни…

Голос его звучал тихо и печально, как у покинутого ребенка. Я поняла, что таким он всегда и был, именно это он скрывал за стеной из льда и гениальности. У мистера Икс не было имени, потому что он едва успел родиться. То было существо без любви, приговоренное человечеством к бесконечному одиночеству. Я бросилась на пол, прижалась головой к креслу, а руками к нему, неуклюже пытаясь его успокоить, дать понять, что я здесь, что я никогда его не покину. Он больше ничего мне не сказал: он как будто заснул, только вздрагивал время от времени.

Я не знала, о чем мне молиться. Поэтому в конце концов я решилась попросить: Боже мой, излечи его или излечи нас, всех остальных!

Я по-прежнему прижималась к креслу; в такой позе меня и застали доктор Понсонби и Мэри Брэддок.

Семья мистера Икс

1

— Мистер Икс давно так себя ведет?

— Прошу прощения, доктор?

Мы смотрели друг на друга в кабинете с пронумерованным черепом; на сей раз никто не садился. Сестра Брэддок стояла здесь же, являя собой третью вершину треугольника.

Пожалуй, лучше сказать «четырехугольника», потому что сцена не обошлась без присутствия миссис Мюррей, — сидя в своем углу, старушка вязала, вязала и слушала.

А еще она ела: миссис Мюррей то и дело протягивала руку к тарелке с пирожками от миссис Гиллеспи. Что абсолютно не мешало старухе внимательно следить за нашим разговором.

— Вы меня слышали. Я выражаюсь ясно. Ой, я не имел в виду, что всегда выражаюсь ясно, однако сейчас я выражаюсь ясно.

— Да, доктор.

— Вот и отвечайте. С каких пор он так себя ведет? Не притворяйтесь, что не понимаете моего вопроса, мисс. Несколько дней назад уличные мальчишки нарушили безопасность нашего пансиона и проникли на территорию. А сегодня сэр Лесли слышал детский плач в комнате мистера Икс. Сэр Лесли — человек со странностями, однако ему никогда не доводилось слышать детский плач без веских на то оснований. И последнее: мисс Брэддок, здесь присутствующая, утверждает, что, когда дети проникли в Кларендон, вы и доктор Дойл вели себя… встревоженно.

— И больше она, чем он, доктор, — уточнила Брэддок.

— Понсонби, я тебя предупреждала: этот человек — особенный, — высказалась миссис Мюррей, и — хвать — еще один пирожок исчез с тарелки.

— Я бы попросил, — призвал к порядку доктор, но извинения принесла только мисс Брэддок.

Я, как ни странно, была совершенно спокойна. Холодная голова, холодное сердце. Если они собираются меня уволить, пускай увольняют. Я знала, что провинилась, и знала, что ни в чем не провинилась. Вы, быть может, меня не поймете, ну и ничего страшного. Лучше объяснить я все равно не сумею.

Понсонби сурово смотрел на меня: