Этюд в тонах Шарлотты

Единственное, что я знал, – ей было десять, когда полиция впервые позволила ей участвовать в расследовании. Бриллианты, которые она помогла найти, оценивались в три миллиона фунтов. Мой отец рассказал мне об этом во время своего еженедельного звонка, пытаясь как-то расположить меня к себе. Не сработало. Ну, или, по крайней мере, сработало не так, как он хотел. Мне месяцами снилось это дело о краже бриллиантов. Где я рядом с ней, ее верный напарник. В одном из этих снов я спускал ее в швейцарский банк через люк в крыше, и только моя веревка удерживала ее над утыканным ловушками полом. В другом мы мчались по вагонам стремительно несущегося поезда, спасаясь бегством от русских бандитов в черных масках. Когда я увидел на первой полосе историю о краже картины, я сказал своей матери, что мы с Шарлоттой Холмс распутаем это дело. Мама резко меня осекла пригрозив: «Джейми, если ты выкинешь нечто подобное до совершеннолетия, однажды ночью я продам все твои книги, начиная с Нила Геймана с автографом».

(До развода мой отец любил повторять: «Понимаешь, твоя мать носит фамилию Ватсон только по мужу». При этом он выразительно приподнимал бровь.)

Единственный серьезный разговор о Холмсах у нас состоялся перед моим отъездом. Мы обсуждали Шеррингфорд – ну, как обсуждали… Мама без остановки говорила о том, как мне там понравится, пока я молча паковал вещи, прикидывая: если я прямо сейчас выпрыгну в окно, я смогу разбиться насмерть или просто переломаю себе ноги? Наконец она и меня вынудила рассказать о том, чего же я жду, и назло ей (тем не менее это было правдой), я сказал, что радуюсь и волнуюсь оттого, что наконец встречу своего собрата из семьи Холмс.

Она была не в восторге.

– Бог знает, как твой прапрапрапрадед выносил этого человека, – сказала она, закатив глаза.

– Шерлока? – спросил я.

По крайней мере мы хоть больше не обсуждаем Шеррингфорд.

Она хмыкнула:

– Мне всегда казалось, что ему было просто скучно. Викторианская эпоха, сам понимаешь. Событий немного. Но я никогда не думала, что их дружба была взаимной. Эти Холмсы, они странные. Они до сих пор чуть ли не с рождения дрессируют детей на предмет дедукции. Не дают им заводить друзей – что-то такое я слышала. Не думаю, что так изолировать ребенка – это нормально. Араминта кажется довольно приятной, но, опять же, я с ней не живу. Представить не могу, каково было бедному доктору Ватсону. Сближаться с такими людьми не стоит.

– Да я как-то и не собирался на ней жениться, – сказал я, продолжая искать свою форму для регби в недрах шкафа. – Мне просто интересно с ней познакомиться, вот и все.

– Я слышала, что она из них самая странная, – продолжила мама. – Не просто так ведь они отправили ее в Америку.

Я демонстративно посмотрел на свой чемодан.

– Да уж, на поощрительный приз это не похоже.

– Ну, ради твоего блага надеюсь, что она славная, – быстро добавила мама. – Просто будь осторожнее, дорогой.

Вообще, как ни грустно это признавать, моя мама редко ошибается. Конечно, идея отправить меня в Шеррингфорд была ужасной, но я понимал, что за этим стоит. Она платила кучу денег за мою учебу в школе Хайкомб, которая на самом деле была нам не по карману, только из-за того, что я решил стать писателем. Несколько известных авторов читали там лекции… Увы, не могу сказать, что хоть один из них меня по-настоящему увлек. Шеррингфорд, несмотря на свои очевидные минусы (Коннектикут, мой отец), имел и плюсы: программа обучения здесь была отличная. К тому же они согласились учить меня бесплатно до тех пор, пока я примерно изображаю из себя удалого регбиста.

Но в Шеррингфорде я своих пристрастий не афишировал. Навязчивый страх, преследовавший меня постоянно, не давал показывать свои работы другим: не хотелось, чтобы все начали сравнивать меня с доктором Ватсоном. Я старательно шифровался и был застигнут врасплох, когда все это чуть не вскрылось однажды за ланчем.

Мы с Томом взяли по сэндвичу и устроились в сторонке под ясенем в компании нескольких ребят из Миченер-холла. Том рылся в моей сумке в поисках клочка бумаги, чтобы выплюнуть в нее жвачку. Обычно меня раздражает, когда кто-то так бесцеремонно копается в моих вещах, но так же вели себя и мои старые друзья в Хайкомб, так что я не стал возражать.

– Можно отсюда вырвать? – спросил он, показывая на мою тетрадь.

Огромным усилием воли я сдержался, чтобы не отобрать ее тут же.

– Ага, – безразлично ответил я, вытаскивая чипсы из пакетика.

Том пролистал тетрадь – сначала быстро, но постепенно замедляясь.

– Хм, – произнес он; я кинул на него угрожающий взгляд, но он этого не заметил.

– Что это? – спросил кто-то. – Любовные поэмы? Эротические рассказы?

– Похабные стишки, – сказал Добсон, мой сосед по общежитию.

Том прокашлялся, как будто собирался зачитать вслух страницу из моего дневника (а это был именно он).

– Нет, портрет твоей мамаши. – Я отобрал тетрадь и вырвал последнюю страницу, а затем для надежности сунул тетрадь себе под коленку. – Это просто дневник. Заметки для себя, что-то типа того.