Этюды к портретам

Но Достоевский со свойственным только ему прозрением — и остроумием, позволим себе добавить, — усилил образ Бабулиньки, безмерно придав старой деве семидесяти лет внезапно вспыхнувший в ней азарт. Всего можно было ждать от Бабулиньки, но только не этого: она пристрастилась к рулетке! Леди и джентльмены обычно скрывают, пока могут, растлевающие их и неприличные волнения при игре. А наша старуха сразу же обнаруживает тот накал алчности, обманутых надежд и упрямства за зеленым столом, какие охватили ее, как только она усвоила правила, по которым осуществляется бег шарика по ячейкам с цифрами. Может быть, впервые за свою долгую жизнь старуха встретилась с чем-то, что не подчиняется ее воле: шарик падает не туда, куда мысленно приказывает ему Бабулинька, а по своему усмотрению, если позволено будет так выразиться… Нет, не простая алчность заставляет старуху не отходить от рулетки. Денег у нее хватает, вернее — хватало, пока она не проигралась именно тут. Бабулинька испытывает волнение азартного человека (кто бы мог подумать, что в этой «старой девке», по определению, принятому в XIX веке, дремлет страстный игрок?..). Ее одолевает желание отыграться — чувство, также знакомое истинным игрокам. Она хочет отъехать в своем кресле от зеленого стола победительницей. И потому, к удивлению всего разноплеменного общества, часы проводит в игорном доме. Мы наблюдаем Раневскую подле стола не столько говорящую, сколько — в тревожных паузах, когда вертится и жужжит зловещий аппарат и с негромким стуком катится по зеленому полю шарик, приносящий кому-то радость, а кому-то огорчение. Но эти паузы артистка наполняет таким волнением, таким обилием скрываемых эмоций, разнообразных дум и надежд, что они говорят не меньше, чем отрывистые и резкие приказы и оскорбления всех и вся, составляющие лексикон Бабулиньки.

Не знаю артистки, которая обладала бы лучшими данными для исполнения этой роли. Вот где развернулись все способности Раневской. Как всегда, она выросла над партнерами, но тут она встала рядом с великим автором. О Раневской в «Игроке» надо сказать: она играет конгениально Достоевскому.

Сентябрь 1974

Дорогая Фаина Григорьевна!

Я сдержал свое слово и позвонил Вам на другой день, после того как смотрел Вас в «Шторме». Но Вы уже ушли, и рассказать Вам, как мне понравились Вы в роли этой страшной женщины, мне не пришлось. И тогда я решил изложить Вам свои впечатления письменно. И вот почему: телефонные разговоры расточаются во времени и в пространстве. Провода не сохраняют беседы, которую они передавали. А Ваша игра стоит того, чтобы оставить по себе более существенный след, нежели несколько вздохов по проводке… К тому же нынешние рецензенты писать об актерах разучились, да и не принято нынче с душою описывать отрицательных персонажей. Вот я и задумал отнять у Вас время на чтение нижеприведенных строк.

Прежде всего меня приятно поразило, как Вас знают и любят зрители. Когда Ваш партнер (который вместо умного и опытного чекиста почему-то играет пижона тех лет) сказал в дверь за сцену: «Введите арестованную!» — по залу прошло движение. Это люди сообщали друг другу, что сейчас Ваш выход. А они Вас ждут. (Кстати, контролерши в фойе, еще пока шел 1-й акт, сообщили мне, сколько времени осталось до Вашей сцены, и заявили, что они и сами каждый раз входят в зал, чтобы поглядеть на этот эпизод.) Ну, что Вас встречают аплодисментами — это Вы и сами знаете.