Этюды любви и ненависти

Салтыков ставит себя на место страдальца: "Ни один человек в целом мире не найдет в себе столько творческой силы, чтобы вообразить себя в положении этой неумирающей агонии, а еврей родится в ней и для нее. Стигматизированный (здесь и далее курсив мой. – С. Д.) он является на свет и стигматизированный агонизирует в жизни, и стигматизированный же умирает. Или лучше сказать, не умирает, а видит себя и по смерти бессрочно-стигматизированным в лице детей и присных. Нет выхода из кипящей смолы, нет иных перспектив, кроме зубовного скрежета. Что бы еврей ни предпринял, он всегда остается стигматизированным. Делается он христианином – выкрест; остается при иудействе – он пес смердящий. Можно ли представить себе мучительство более безумное, более бессовестное?" Повторю: так о евреях и еврействе в российской публицистике никто никогда не писал. Если бы Салтыков ничего более на эту тему не написал, то и этого было бы достаточно. Салтыков же одним из первых отметил, что даже высокий уровень образования не спасает от антисемитизма, пример – Германия, явно угодив этим либеральным кругам. Через полстолетия именно Германия уничтожала еврейский народ на базе "высокой" науки, теоретической и практической. На решение еврейского вопроса Михаил Евграфович смотрел пессимистически и не потому, что был мизантропом, а потому, что верил в непобедимость Зла.

Салтыков понимал, что непредвзятому читателю будет тяжело читать правду, и смягчил удар: «Даже в литературу нашу только с недавнего времени начали проникать лучи, освещающие этот агонизирующий мир. Да и теперь едва ли можно указать на что-нибудь подходящее, исключая прелестного рассказа г-жи Ожешко "Могучий Самсон". Поэтому те, которые хотят знать, сколько симпатичного таит в себе замученное еврейство и какая неистовая трагедия тяготеет над его существованием, – пусть обратятся к этому рассказу, каждое слово которого дышит мучительною правдою. Наверное, это чтение пробудит в них добрые здоровые мысли и заставит их задуматься в лучшем, человечном значении этого слова». (Говоря "наша литература," Салтыков, однако, ссылается на рассказ польской писательницы Элизы Ожешко (1841-1910). Видимо, отечественного "луча" не нашлось.) В самом конце "Дневника" Ф.М. Достоевского сказано: "А все-таки братство". В братство, по Федору Михайловичу, не верится после всех инвектив против еврейства.

В братство Салтыкова верится: "Знать, – писал он, – вот, что нужно прежде всего, а знание, несомненно, приведет за собой и чувство человечности. В этом чувстве, как в гармоническом целом, сливаются те качества, благодаря которым отношения между людьми делаются прочными и доброкачественными. А именно: справедливость, сознание братства и любовь"47.

Примечания