Эткинд, Александр - Хлыст. Секты. Литература и революция

Эти поистине утопические люди подчиняются собственным законам-заповедям. Бальмонт придумывает их, беря за основу подлинные исторические документы, но вполне изменяя их общий смысл. Вот как это происходит.

Нет другого учения. Не ищите его. А на чем вы поставлены, стойте. То, что вам заповедано, не утратьте того, И закинувши невод свой, пойте.

Не женись, неженимые. Разженитесь с женой, Вы, женимые, — будьте с сестрою. [...]

Раз вы хмеля касаетесь, да лучист будет хмель, Раз в словах, не склонись к суесловно. [...]

Друг ко другу ходите вы, и водите хлеб-соль, И любитесь любовью желанной. И храните всю заповедь, и храните, доколь Не приду к вам, Огнем осиянный. (359)

Как мы помним, первая из заповедей Данилы Филипповича гласила: «Я тот бог, который [...] сошел на землю спасти род человеческий, другого бога не ищите»1. Бальмонт тщательно повторяет ее, как и большинство из заповедей Данилы Филипповича, обращая особое внимание на «женатые разженитесь». Многие формулы почти дословно повторены и искусно вставлены в поэтический размер. Лишь однажды Бальмонт исказил дух и букву хлыстовского учения. Данила Филиппович заповедал не прикасаться к спиртному, и исторические хлысты, действительно, не пили; Бальмонт вставляет вместо этого риторическую конструкцию «да лучист будет хмель».

Называя своюобщину 'кораблем', Данила Филиппович учил: «Храните Заповеди божий и будьте ловцами вселенной»2, Бальмонт реагировал на эту необычайно поэтическую формулу в первом же стихотворении своего сборника:

Кто ты? — Кормщик корабля.

А корабль твой? —- Вся земля. (299)

В отличие от многих от Пушкина до Горького, Бальмонт совсем не чувствует ужаса, который исходит из скопческого и хлыстовского быта. Наоборот, мир русских сект для него успокоен и замирен. Тему страшной пушкинской Сказки о золотом петушке Бальмонт трактует прямо противоположным способом.

Птица райская поет, и трубит огонь-труба,

Говорит, что мир широк и окончена борьба,

Что любиться и любить — то вершинная судьба. (304)

Тем же спокойным тоном литературной стилизадии автор пытается воспроизвести речь пророка, в которого вселился Христос: Аз есмь Бог, в веках предсказанный, [...] Аз есмь Бог и откровение [...] Аз есмь Бог вочеловеченный. (358)

Несколько раз автор пытается, сохраняя общее благостное настроение, пересказать любимую скопцами историю падения Адама и Евы. В стихотворении Брат и сестра герои ведут мирный разговор:

— Я твой брат, твой белый брат,

Ангел, что ли, говорят,

Все хочу я побороть

На Земле земную плоть. (310)

Герою вряд ли это удается; во всяком случае, другие стихи на тему райской птицы дышат эротическим напряжением.

Мы ходили, мы гуляли в изумрудном во саду, Во саду твоем зеленом мы томилися в бреду. [-]

И потом мы пожелали, чтобы ум совсем исчез,

Мы манили и сманили птицу райскую с небес.

И потом мы перестали говорить: «А что потом?»

Гусли звонко в нас рыдали, поцелуйный был наш дом. (315)

Так читатель входит в атмосферу радения. 'Вертоград' из названия этой книги означает, по-видимому, 'город кружений'. «И будет дух — в кружении, как голубь круговой» (357). «И на Божьем кругу Все могу, все могу» (367). Бальмонт всячески пытается изобразить загадочное действие:

Ты оставь чужих людей, ты меж братьев порадей. Богом-духом завладей. (357)

Чтоб в круженьи белом, белом, Чтоб в хотеньи смелом, смелом, Ты сошел к нам Саваоф, Саваоф, Саваоф! (372) Мы как птицы носимся, Друг ко другу просимся, Друг ко другу льнем [...] В вихре все ломается. Вьется, обнимается. Буйность без конца. Посолонь кружение [...1 (374)

Доверяя относительно редким историческим сведениям, Бальмонт считает, что хлысты кружились вокруг чана с водой. Впоследствии эту красивую версию будут воспроизводить в своих литературных 'радениях' Пришвин и Горький.

Слитно-дружное вращенье [...] Жернов крутится упорный, (...) Ног босых все глуше топот, (...) Близ рубахи — сарафан, И напевной тишиною Зачарован водный чан. (377)

СЛОВА ПОЦЕЛУЙНЫЕ

Бальмонт совершает интересную подстановку: упоминая именно белых голубей, то есть скопцов (в варианте Весов это сделано даже в названии всего цикла), Бальмонт игнорирует их крайний аскетизм и смешивает их с хлыстами. Фактически он распространяет на обе секты те миссионерские обвинения в свальном грехе, которые адресовались хлыстам, но никак не относились к скопцам. Ключ к разгадке бытия — осуществленное желание, и содержание радения Бальмонт видит в магическом преодолении препятствий на пути удовлетворения.

Мы в двух горницах раздельных, мы за тонкою стеной, В час радений корабельных будем в горнице одной. [...] И теперь в великом чуде мы в раденьи корабля, Светят очи, дышат груди, в Небе царствует Земля. (329—330)

По Бальмонту, хлысты и скопцы более всего озабочены любовью, которая звучит то в самом возвышенном из смыслов, то, напротив, приобретает вполне земной характер. Любовь происходит просто и конкретно, но наделяется мистическим значением. Бальмонт включает в эротическую игру даже древнюю православную оппозицию закона и благодати: