Этничность, нация и политика. Критические очерки по этнополитологии

В 2017 году группа петербургских политологов предложила свою гипотезу для объяснения механизма колебания «маятника национальной политики», понимая под ним следующее: «мягкие» волны в национальной политике СССР (защита интересов меньшинств, своего рода мультикультурализм, или коренизация) чередовались с «жесткими» (ставка на русификацию), причем каждая новая волна выглядела как реакция на недостатки и «перегибы» предыдущей[273]. Эта гипотеза опирается на «геополитическую теорию этничности» американского социолога Р. Коллинза.

Согласно этой теории, если в мирное время правительства готовы учитывать интересы меньшинств, то в периоды геополитического напряжения они стараются подчинить их интересам большинства, делая упор на национальное единение. Исходя из теории Коллинза, правомерно предположить, что «мягкие» волны национальной политики должны были приходиться на относительно мирные периоды советской истории, а «жесткие» — на периоды войн и конфликтов[274].

Не берусь оценивать релевантность и информативность этой теории применительно к условиям каких-то малоизвестных мне стран, например Китая, который изучал Р. Коллинз[275], но уж к истории Советского Союза она безусловно неприменима. Здесь задолго до войны завершилась «мягкая волна» (политика коренизации) и начались весьма жесткие, а точнее жестокие массовые депортации граждан по этническому признаку. Как показывают исследования Павла Поляна, уже в 1928–1933 годах проводилась массовая депортация финнов и ингерманландцев; в 1936‐м — депортация поляков; в 1937 году началась тотальная депортация корейцев с Дальнего Востока и выселение курдов и иранцев из ряда районов Закавказья. Массовыми были и послевоенные депортации народов 1946–1953 годов, а именно: украинцев Западной Украины, венгров и немцев Закарпатья, народов Прибалтийских республик, этнических меньшинств Псковской области, мегрелов из Грузии и др.[276] Да и основные проявления русификации стали заметными как раз «в относительно мирные периоды советской истории», а в годы Великой Отечественной войны политика депортации народов (1941–1943 и 1944) соседствовала с политикой интернационализма, как низового, так и государственного, и поддержки меньшинств. Последняя проявилась, например, в массовом продвижении этнических меньшинств на командные позиции в армии и в оборонной промышленности.

Так, может быть, просто поменять местами периоды «мягких» и «жестких» волн и назвать довоенные и послевоенные времена жесткими или даже жестокими по отношению к меньшинствам? Но и такая перестановка неадекватна реальной исторической ситуации потому, что каждый отдельный фрагмент истории СССР сочетал в себе политику обоих типов. Например, заметная русификация Казахстана (радикальное изменение этнического состава населения и быстрое вытеснение казахского языка русским) в послевоенный период, особенно во времена освоения целины, сочеталась с проводившимся в это же время новым этапом коренизации в других республиках, например в сибирских автономиях РСФСР, где представители национальных меньшинств продвигались на руководящие посты, литературно оформлялись их национальные языки и поощрялись издания книг, газет и журналов на этих языках.

Советская национальная политика изначально была противоречивой и особо подвержена этнополитическим колебаниям в силу беспрецедентно больших возможностей проявления субъективизма, политического произвола в государственном управлении, в условиях тоталитарного политического режима. Впрочем, и этот фактор не способен объяснить всю совокупность причин многочисленных колебаний и поворотов в национальной политике Советского Союза, поэтому в исторической части монографии мы используем не типологический, а конкретно-исторический анализ и вместо попыток предложить новую типологию каких-либо периодов в национальной политики выбираем стратегию анализа содержания конкретных ситуаций и конкретных же причин многочисленных перемен такой политики.

6. Ленин и Сталин: первые проявления маятника «беспринципности» в советской национальной политике (1913–1948)

О праве наций на самоопределение: до и после 1917 года