Как бы ни была затруднена экстраполяция всех этих данных и соображений на нижний палеолит, все же можно предполагать, что каждая из реконструированных выше групп представляла собою популяцию. И эффект родоначальника при столь малой численности, и эндогамия, и генный дрейф, достаточно быстро идущий в малочисленных группах, — все это придавало в конечном итоге каждой из таких популяций определенное генетическое своеобразие. Трудно представить себе, чтобы пандемии многих микробных и вирусных заболеваний, столь распространившиеся в человечестве после того, как оно достигло определенной численности, могли быть обычным явлением при такой популяционной структуре — при малой плотности населения их действие должно было замыкаться на каких-то локальных группах популяций и, следовательно, никакая направленная селекция по тому или другому локусу, какая обнаруживается по гену В при постоянно действовавших пандемиях чумы и оспы, на самом деле не имела места. Итак, изначально возникший на базе балансированного полиморфизма, — а последний четко выражен у животных, включая и обезьян[63]
, — межгрупповой полиморфизм по генетическим маркерам, постепенно усиливавшийся в ходе истории до формирования более сложных социальных институтов, — вот та картина, которую предположительно представляло собою древнейшее первобытное человечество.Не то в области морфологии, В.В. Бунак[64]
на протяжении многих лет защищал концепцию краниологического полиморфизма по отношению к верхнепалеолитическому человечеству, т. е. невыраженности основных расовых комплексов в столь раннее время. Была сделана попытка показать, что краниологический полиморфизм до определенной степени был характерен и для более ранних эпох[65].Однако проявление его нельзя считать абсолютным, что явствует даже из находящихся в нашем распоряжении ограниченных палеоантропологических фактов. Группа питекантропов была расселена на Яве достаточно широко, о чем можно судить по находкам из разных местонахождений, и все же она обнаруживает определенное не только стадиальное, но и групповое сходство — в качестве последнего аргумента в пользу этой точки зрения можно назвать фотографию черепа из нового местонахождения в Самбунгмачан (найден в 1973 г.), опубликованную Т. Якобом[66]
и, несомненно, свидетельствующую о том же комплексе признаков, что и у других питекантропов. Таким образом, этот комплекс не носил только популяционного характера, не был характерен лишь для одной популяции питекантропов (разные местонахождения были удалены одно от другого на значительные расстояния), но охватывал группу популяций на Яве, представлял собою морфологический комплекс по широте проявления надпопуляционного уровня. Питекантропы из других местонахождений в Европе, Азии и Африке либо единичны, либо происходят из одного местонахождения (так называемые синантропы из местонахождения Чжоукоудянь) и поэтому непригодны для суждения о популяционном или надпопуляционном уровне проявления соответствующего комплекса признаков.Переходя к эпохе среднего палеолита, мы отступаем хронологически от начальных этапов популяционной дифференциации, но палеоантропологический материал по неандертальцам рисует нам ту же картину, которую мы получили при рассмотрении группы питекантропов Явы. Некоторые авторы неодинаково группируют отдельные находки, придают им различное генетическое значение, но, пожалуй, невозможно назвать ни одного исследователя, который не верил бы в существование отдельных локальных групп внутри неандертальского вида и не пытался бы выделить их, пользуясь самыми разными критериями, — групп, которые охватывают по несколько находок и отражают какое-то их типологическое своеобразие. Эти находки происходят, как правило, из разных местонахождений, отстоящих одно от другого на сотни километров, и поэтому никак не могут представлять индивидуумов, относящихся к одной и той же популяции. Из этого видно, что и в пределах неандертальцев мы имеем тот же надпопуляционный уровень изменчивости, который мы обнаруживаем в составе питекантропов Явы, что косвенно может свидетельствовать о надпопуляционном уровне изменчивости у питекантропов по всей тогдашней ойкумене.
Итак, подводя итоги, мы можем констатировать, что уже на самом раннем этапе расообразования, о котором говорилось выше, отдельные популяции морфологически объединяются в какие-то надпопуляционные общности, имеющие общие признаки, ретроспективно рассматривая которые, мы узнаем в них характерные черты современных больших рас. В то же время по генетическим маркерам и самые ранние популяции были популяционно специфичны, т. е. обладали каждая определенным сочетанием генных частот, и эта популяционная специфичность, по-видимому, усиливалась до появления первых социальных структур типа родового строя, экзогамии и т. п., при многих условиях интегрировавших генофонд или во всяком случае способствовавших его интеграции. Такова исходная картина начала расообразовательного процесса.