Это бизнес, детка! (СИ)

Антуан развернул меня лицом к себе, прижал, заставив поднять голову. В его глазах светилось нечто, чего раньше я не замечала. И сейчас не поняла, что это. Какое-то новое выражение, которого я ни у кого не видела. Мне вдруг показалось, что он начал привязываться ко мне, и я испугалась. Нет, не надо, Антуанчик, прошу…

— Понимаешь, я не знаю, как с тобой обращаться. Я отвык. Я общаюсь со всякими наташами, и мне так легче: заплатил и делай что хочешь… А ты не такая. Ты меня простила?

— Простила.

Я опустила голову, прижалась щекой к его свитеру, ощущая мягкость кашемира и слыша гулкие частые толчки сердца. Как тогда, в душе, остаться бы вот так навсегда в этом коридоре, в сильных, тёплых руках, с дыханием в волосах, зная, что всё хорошо здесь и сейчас…

— Пойдём, круассаны ещё горячие.

— Я слушаю твоё сердце, — ворчливо отозвалась я. — Тебе жалко?

— Ну, просто потом я хотел прогуляться с тобой по городу, — небрежно сказал Антуан. — Кто-то вчера изъявил желание увидеть Эйфелеву башню, Марсово поле, а там ещё и Сады Трокадеро, Триумфальная арка, Елисейские поля… Смотреть не пересмотреть!

— Я хочу! Очень хочу!

Подняв голову, с надеждой взглянула ему в глаза:

— Ты же мне всё покажешь? Сфотографируешь везде?

Светлые оливки смеялись.

— Я даже заказал столик на сегодня в «Жюль Верне». Знаешь, где это?

— Нет.

— На самом верху Эйфелевой башни, — Антуан потянул меня в гостиную, распахнул окно, немного повозившись с защёлкой, и шагнул на балкон: — Смотри, вон там.

Проследив за его пальцем, я упёрлась взглядом в небольшую, если смотреть с третьего этажа, площадку почти у шпиля башни. Там есть ресторан, да. Неужели сегодня вечером я буду там ужинать? Обернувшись на Антуана, я прочла в его глазах радость — от моего счастья. Нет, ну что за человек? Вечером шлёпает, утром одаривает подарками… Остаётся понадеяться, что это не своеобразные извинения за поведение, которое он считает нормальным. Впрочем, посмотрим. Если порки больше не будет, значит, Антуан действительно раскаялся и хочет замолить свои грехи.

Потом мы ели тёплые свежие круассаны, запивая их горячим сладким кофе. И это оказалось восторгом. Антуан купил три сорта круассанов — без начинки, с шоколадом и с миндалём в белом шоколаде. Я слопала по одному каждого вида и потом облизывала пальцы, а маркиз смеялся, предлагая мне влажные салфетки.

Потом на кухню пришла Габриэла, пожурила, что торчим тут, а не сидим, как господа, в столовой, и поставила перед Антуаном стакан заваренных трав:

— Это же надо на голодный желудок пийть, а ты… Вот всё равно выйпей!

— Хорошо, хорошо, только не ругайся, — с улыбкой он проглотил содержимое стакана, а я спросила:

— Из чего вы делаете этот отвар?

— А ему с собой дали, — охотно ответила Габриэла, показывая мне два пакетика. — Вот травки, Валери сама выращивает, она же у нас эта… помешанная… как это называется, Антуан?

— Здоровый образ жизни, — бросил он, морщась. — Каждый сходит с ума по своему.

— Да. Травки, гомеопатия эта вся, никаких тебе таблеток, всё, говорит, химийя!

— А во втором пакете что? — я указала на крупные гранулы.

— А это выпаренныйе соли из ийсточника… В Болгарийе, что ле…

Соли, говорите… Ну-ну. Потом поищу адрес лаборатории, которая занимается определением состава разных продуктов. Потом, после прогулки по Парижу.

Прогулка, кстати, получилась знатной. Наверное, только ради меня вчерашний мелкий дождик прекратился, выглянуло солнышко, подсушив лужи и нагрев травку. На Марсовом поле уже бродили туристы, вертя головами во все стороны, неспешно прогуливались мамы с колясками и пожилые респектабельные пары. Я с трудом удерживалась от внешнего выражения восторга, который охватил меня, и только смотрела на Эйфелеву башню — приближается ли? Не приближалась, хотя шли мы ровным и быстрым шагом. Железная старушка оставалась далёкой и недоступной.

И вдруг… Непонятно каким образом, мы оказались прямо возле неё. Башня оказалась внезапно огромной, дышащей металлом, совсем не ажурной, а тяжёлой и громоздкой. Я даже Антуану пожаловалась, что представляла её совсем другой. А он засмеялся:

— Ты не поверишь, но у меня было точно такое же впечатление в школе. Издали — красота, которую невозможно описать, а вблизи — неуклюжая бандура, типа старого железнодорожного моста.

Под башней всё было перекрыто барьерами и кабинками. Меня это огорчило, потому что я думала, что можно свободно пройти между массивных ног и посмотреть наверх, сквозь узор перегородок и сводов. Но Антуан потянул меня вправо:

— Ничего, посмотришь вечером, когда придём в ресторан.