Это был я, Арти!

Совсем скоро я понял, что радость моя преждевременна, что мы не поедем за город. Потому что, когда за город, все смеются и кричат «Ура!». А сейчас никто не кричал «Ура!». Даже Мишкино радостное возбуждение вскоре сменилось грустью. Хозяин не доставал намордника, без которого мне в транспорт нельзя. Мишка не торопился сменить шорты на походные штаны и влезть в свои любимые сапоги. Мамин синий купальник оставался нетронутым висеть в шкафу. Никто никого не подгонял, никто никуда не торопился. Хозяин всё время молчал. Он на меня почти не смотрел. Он был задумчив и выглядел немного виноватым. Время от времени он подходил к Маме и тихонько прикасался к её плечу, будто извиняясь за что-то. Но Мама молча отстранялась и продолжала возню с вещами. Потом она вышла на кухню, чтобы поставить чайник. Я пошёл следом. Я всегда иду следом, когда Мама направляется на кухню: вдруг перепадёт что-нибудь вкусненькое. Но сегодня Мама меня даже не заметила. Она сидела одна на табурете посреди кухни и выла. Она старалась быть тихой, чтобы никто не услышал. Но я видел, как рвётся из неё отчаянный крик, силится пробиться сквозь до боли, до скрежета сжатое в зубах кухонное полотенце. Как, не найдя выхода, раздирает её изнутри, вздувая вены на натянутой шее, бьётся в виски набатным пульсом и сбегает горькой солью по её щекам, ставшим пятнисто-красными. Она вдруг показалась мне такой маленькой и беззащитной – одна, раскачивающаяся на табурете с зажатым во рту криком. Наверное, Хозяин тоже почувствовал что-то. Он появился на пороге, на мгновение замер, а потом вдруг опустился к Маминым ногам, обнял её колени и уткнулся в них лицом. Плечи его дрогнули. Тогда я вышел. Я не должен видеть, как мой Хозяин плачет.