Это был я, Арти!

– Там. Я в военкомате был. Пойдём на кухню, чтобы Мишку не разбудить. Арти, иди на место.

Я послушно побрёл на своё место в углу. Спать я уже не мог. Я прислушивался к звукам, едва доносившимся с кухни. Слов было не разобрать. Хозяин что-то объяснял Маме. Мама молчала, иногда всхлипывала. Запах тревоги становился всё сильнее. Я вдруг понял, что это запах моей тревоги – глубокой и безотчётной. Откуда она во мне? Почему вдруг поселилась в грудине и не даёт спокойно дышать? Почему вдруг стало так одиноко? Я тихонько поднялся и пошёл на кухню.

Хозяин и Мама сидели друг против друга, держась за руки.

– Когда? – тихо, одними губами спросила Мама.

– Послезавтра, – робко, словно ощущая вину, ответил Хозяин.

– А как же мы? Как же я? Мишка?

– Вы справитесь. Я знаю, вы у меня молодцы, вы обязательно справитесь.

– Но как же так? Почему ты? Неужели больше некому? Неужели…

– Послушай, Вера, я по-другому не могу. Я должен. Аркадий Борисович сказал сегодня гадкие слова. Но в одном он прав. Война предстоит очень тяжёлая. Фашисты привыкли легко побеждать и будут ломиться напролом. И у них действительно преимущество – и в технике, и в оружии, и в союзниках. Именно поэтому так важен каждый штык, каждая винтовка, каждый воин, пусть даже и с голыми руками. Чтобы не получилось так, как говорит сосед. Чтоб мы не разбежались, как тараканы, при первой же стычке, нужно чтобы было как можно больше людей, которым есть за что воевать, есть кого защищать. Мне есть, у меня есть вы, и за вас я вцеплюсь зубами в глотку любому фрицу.

– Но ведь это война! Тебя могут…

– Нет, не могут. Пока ты меня ждёшь, пока вы с Мишкой меня ждёте, не могут. Ничего со мной не случится. Я обещаю. Просто верь в это и всё.

Мама заплакала и уткнулась Хозяину в плечо. Хозяин нежно обнял Маму, он гладил и целовал её волосы, бережно отирал слёзы с её лица, негромко шептал что-то ласковое на ухо. А я чувствовал, что ему самому было плохо, что ему самому нужно было чьё-то плечо. Но у него его не было. Его некому было утешить, ведь он должен был быть самым сильным и самым твёрдым в семье. Самым сильным и самым твёрдым всегда тяжелее.

Утром я проснулся оттого, что в доме царила суета. На полу лежал большой походный рюкзак. Рядом громоздился ворох хозяйских вещей. Мама копошилась в шкафу, время от времени извлекая из его тёмного чрева очередную вещь и отправляя её в общую кучу. Яркое летнее солнце пробивалось сквозь лёгкую занавесь окна, зажигая блёстками висящие в воздухе пылинки. Мишка возбуждённо бегал вокруг Хозяина, донимая его бесконечными вопросами:

– А тебе дадут настоящее оружие? А пистолет дадут? И винтовку тоже дадут? А сколько патронов у тебя будет? Ты им скажи, пусть побольше дают, чтобы на всех фрицев хватило. А ты Буденного увидишь? А Ворошилова? А вы за сколько немцев победите? За три дня победите? Или за неделю? Ты только слишком долго их не побеждай, постарайся поскорее, ладно?

Радостное Мишкино возбуждение передалось и мне. Это звенящее утро с весёлыми солнечными зайчиками, с заливистым гомоном птиц за окном, с горящими Мишкиными глазами – всё это было так не похоже на вчерашний тяжёлый вечер, что он показался просто неприятным сном, прошедшим и оставшимся там, во вчера. А сегодня сборы. И это здорово! В прошлый раз, когда вот так собирали вещи в рюкзак, мы поехали за город. Там был лес, был ручей, поле. У ручья я гонял в мокрой траве лягушек. Они такие забавные и такие глупые, эти лягушки. И наверное, не очень съедобные. Я поймал одну, но есть не стал.

В поле были еще такие занятные маленькие прыгающие создания. Зелёные, с длинными задними лапками, сложенными пополам. Мишка называл их кузнечиками. За ними тоже весело было гоняться. Некоторые из кузнечиков даже летали. Они срывались в прыжке с насиженной травинки и распускали в воздухе свои красные крылышки. Когда они сидели спокойно, этой красноты не было видно, а в полёте она загоралась яркими кровяными пятнами.

Даже просто бегать по полю было здорово! У Хозяина там был велосипед, он ехал по проселочной дороге, а я бежал следом. Вот тогда я действительно бежал резво.