Это было давно

- Двадцать копеек. - Уплачено. Тарелка взята... Часовой отвернулся, чтобы закурить папиросу... Мне показался этот момент вечностью. Мы замолкли... Устинья Федорова смело идет рядом, около часового. Вот она уже на другой барже...

Мы, затаив дыхание, продолжаем, как ни в чем ни бывало, торговаться, работать, говорить, шутить... А в душе вопрос: что с ней? Удастся ли ей выбраться с баржи на берег? Она по нему должна пройти. Мы ее увидим! Прошло не больше 11/2 минут. Я побежал на палубу, с которой виден высокий берег.

- Ушла, шепнул я Гаусману и Руссу. Они взглянули на берег, и в этот момент мы увидели, как она по краю берега спокойно, неторопливо шла... Не удержались бывшие здесь товарищи и бойко, вдохновенно запели дубинушку... Ушла! Но дойдет ли туда, в Россию, заграницу? Что будет с ней, молодой, энергичной, смелой? Что ждет ее в жизни?

Минут через десять я пошел по поручению товарищей предупредить некоторых, не знавших о побеге Федоровой, чтобы они ее не звали громко по имени. Я подошел к А. В. Быстрицкому. Осторожно разбудил его и говорю тихонько, на ухо:

- Александр Васильевич! Знаешь, Усти здесь больше нет. Она ушла. Когда выйдешь на палубу- не зови ее!

- Что ты дуришь! Чего выдумываешь? Это невозможно! Она бы сказала мне! Да и неправда это! Не верю! На кой чорт ты меня обманываешь!

- Да нет, ты успокойся, не шуми! Это правда, будь осторожнее, чтобы другие не обратили внимание. Иначе можем ей повредить.

А. Быстрицкий, обиженный, умолк. Быстро оделся и пошел бродить по барже, чтобы убедиться, что я не подшутил над ним.

Другие товарищи, узнав о событии, были бесконечно рады, но некоторые нечего греха таить - были недовольны.

- Это безнравственно, - горячились они, - подвергать риску целую группу людей, чуть ли не 75 человек, из-за спасения одного, да и может быть не лучшего. Вы обязаны были всех нас спросить, согласны ли мы, чтобы при таких условиях устраивать побег.

- Да и как вы посмели устраивать его, - горячились третьи, - когда дали капитану слово, что никто не убежит? Это безнравственно.

Мы молча выслушивали упреки, ибо наперед предвидели их. Отвечать - значит спорить, горячиться. Крик, шум поднять... А нам надо все сделать, чтобы побег скрыт был подольше. Ну, и отмалчивались...

День прошел в возбужденном состоянии. Наступил вечер. Поверка идет. Наскоро мы сладили чучело, уложили его на месте, которое занимала Устинья Федорова, прикрыли чучело серым халатом и, севши на корточки кругом него, читали вслух какой-то рассказ. С трепетом ждали поверки. Решетка наконец открылась. Вошел старший с ефрейтором, остановился у двери и глазом сосчитал арестантов. То же проделал ефрейтор и, подняв руку к козырьку, доложил старшему:

- Семьдесят пять!

- Ну, вот насчитал! Их. 74, а ты уж и 75 сосчитал. Ну, ладно! Верно. Все на месте. Спокойной ночи,

- Ух! - Мы спокойно вздохнули. До утра. А там опять волнение перед поверкой...

Так мы прожили 11 дней. Вплоть до Томска, где кончалось наше плавание по рекам, два раза в день мы волновались. Одно время, день на 7-ой или 8-ой, даже сами хотели заявить об исчезновении Усти... Но воздержались.

Побег был открыт в Томске.

В середине июня 1888 года мы подплывали к Томску.

Настроение тревожное. Сейчас разразится буря. Побег будет открыт очень быстро.

На барже, как только мы причалили, появилась приемочная комиссия и новый конвой. На палубу притащили стол, статейные списки, уселись полицмейстер, прокурор, офицер и наш капитан Мукалов. Нас выстроили отдельно от уголовных и начали вызывать по фамилиям, сначала каторжанок.

- Екатерина Тринидатская!

- Здесь! - Она вышла и встала в сторонке.

- Надежда Сигида!

- Здесь!

- Устинья Федорова!

Молчание...

- Устинья Федорова! Выходите скорее! Не задерживайте! Молчание...

- Федорова! Федорова! Где же она?

- Не знаем! Вероятно ушла куда-нибудь!

Долго ее звали. А ее все нет и нет. Мукалов вскочил, побежал к уголовной группе и там стал ее вызывать. Оказалось, Федорова есть, но не та.

- Старший! Где Федорова? На поверке была?

- Так точно была! Утром видал ее, сам подавал ей воду умываться!

- Отыскать ее! Может она в трюме спряталась?!

На глазах Мукалова слезы. Плаксивым голосом он обращается к нам:

- Скажите, где же она?

- Не знаем! Откуда нам знать?

- Что же вы со мной делаете? Губите меня! Ведь мне отвечать за нее придется.

Поиски длились долго, но, конечно, ни к чему не привели.

Наконец водворилась тишина. Комиссия продолжала приемку. А мы думали, что-то дальше будет?

Яркий солнечный день. Нас вывели с баржи, на берегу мы расположились отдельной группой. Густая цепь конвоя кругом. Лица серьезные, озлобленные. "Одна убежала; кто их знает, может еще кто побежит?".

Товарищ М. Барчинский вытащил свою скрипку, заиграл веселую песню, и мы ее подхватили.

На душе было легко. Устинья ушла!

Через некоторое время нас повели пешком к тюрьме, где мы должны были до дальнейшей отправки уже на места, кто по Западной Сибири; кто на Восток, пробыть дней 8-10.