Это было давно

Приготовления к далекому пути были; в полном разгаре. "Красный Крест", общество помощи политическим заключенным, снабдил нас необходимой одеждой, деньгами. Наш староста, студент Петровской Академии Г. П. Клинг, работал не покладая рук, распределяя пиджаки, белье, верхнюю одежду, чемоданы. Это сопровождалось нередко курьезами. Так, прибыли к нам два гвардейских солдата Преображенского полка, балтийские немцы, Гиркани и, если не ошибаюсь, Бауэр. Оба огромного роста, крепкие, чужие нам люди. Они попали в ссылку по делу об оскорблении какого то великого князя в пьяном виде. Народ бедовый. Они сразу почувствовали, что тут можно поживиться и затеяли скандал со старостой:

- Дай нам одежду по росту, да новую! Почему мы хуже других! Почему нам дают старую? А если нет новой, давайте нам по две пары: мы в Сибири продадим, другую купим.

Ничем нельзя было их убедить, что так нельзя. Клингу пришлось принять героические меры. Он отобрал у них все, что выдал, заявил, что они ничего не получат и этим заставил их смутиться.

Но были и другие неприятности, гораздо более тяжелые. К нам привели некоего Воскресенского-Крылова. Приказчик замосковских лабазов, довольно интеллигентный, он давно работал в качестве пропагандиста среди штундистов, несколько раз попадался, будучи нелегальным, в руки полиции, но успел в последний раз бежать из поезда, спрыгнув с площадки вагона на полном ходу.

Но вскоре после этого вновь был арестован, в связи с арестом покойного Германа Лопатина, и посажен в Петропавловскую крепость, где просидел около 2 лет и теперь высылался в западную Сибирь на три года. Не успел он войти в камеру, как я заметил, что среди некоторых товарищей возникло какое то беспокойство. Они собрались в соседней меньшей камере и долго что-то обсуждали. В этой группе были П. А. Муханов, Л. М. Коган-Бернштейн, А. Чумаевский, И. Е. Булгаков и др. Вскоре и я был посвящен в суть дела.

Оказалось, что Воскресенский-Крылов, по показаниям П. Муханова и других, вел себя на допросах более, чем откровенно. Что это было - трусость с его стороны, или продажа совести за деньги, - нам не было известно, но факт был установлен несомненный: он выдавал. Как быть? Общее мнение было такое, что такого человека в своей среде терпеть нельзя, и мы, конечно, сейчас же потребовали бы от тюремного начальства его удаления.

Но тут вмешалось новое обстоятельство. Крылов был сильно болен, а затем все мы знали его последнюю жену, человека в высшей степени честного и хорошего. Она, конечно, не знала о деле своего мужа, и нам бесконечно жаль было поставить вместе с ним и ее в безвыходное положение изгнанием его из своей среды. После долгих споров мы приняли решение - исключить его из нашей политической среды, но позволить ему пользоваться выгодами нашей артельной жизни, для того, чтобы не ставить его жену в ложное положение во время пути. Мы надеялись, что он поймет наше решение и постарается сам отделиться от нас совершенно. Впоследствии это не оправдалось. Он оказался грубым и нетактичным человеком, и на пути нам пришлось его совершенно изгнать из своей среды,

Приближалось 5-е мая. Мы были готовы к пути и ждали решительного момента-разделят нас на группы по 10 человек или отправят вместе. 4-го мая нам всем дали прощальное свидание с родными, и нам стало, известно, что мы все вместе будем отправлены.

С песнями, в веселом настроении, мы выходили из своего коридора в сборную залу, где нас принимал конвой. Тут же были и женщины, приведенные из Пугачевской башни. Среди них были три приговоренные к каторжным работам Екатерина Тринидатская, Надежда Сигида и Устинья Федорова. Наше общее внимание было обращено, конечно, на них. Все они были осуждены по делу тайной типографии в Ростове-на-Дону, где печатался последний номер "Народной Воли", выпущенный в 1884 году группой партии "Народной Воли", в которую входили Б. Оржех, Вл. Богораз (Тан), Сигида, Коган-Бернштейн, А. Гаусман и другие. Хозяйкой этой типографии была Тринидатская, с ней жили в качестве родственницы Н. Сигида и в качестве горничной У. Федорова. Эта квартира была центром, где хранилось много вещей, туда же приходило много нелегальных. Не знаю как, но квартиру эту выследили и явились с обыском. Дома застали одну Федорову, которая притворилась ничего не понимающей, на вопрос жандармов о хозяевах сказала, что не знает, куда они ушли. Во время обыска она ловко вышла в другую комнату, и, если не ошибаюсь, выскочила в окно и бежала, но вскоре была арестована на вокзале; в мундире гимназиста.

Тринидатская, жена учителя гимназии, образованная и уже немолодая, обратила на себя внимание своим измученным видом и несколько странным поведением. Смотрела на нас всех как то исподлобья, недружелюбно, подозрительно. Наконец, Надежда Сигида - молодая, крепкая, веселая, она приковывала к себе внимание своей какой то необычайной добротой и открытостью.