Это было на Ульяновской

Нина обняла ее, успокоила, и девочка заснула на ее руках, залитая слезами и вздрагивающая всем своим маленьким тельцем. Девушка сидела недвижно, словно изваяние. Думала о юноше, которого даже не обняла на прощание, а ведь он уходил на войну, и она хорошо знала, что с нее не все возвращаются. Думала о себе, о своих боевых товарищах, уже готовых выполнить любой приказ Родины. О смерти, не щадящей ни детей ни взрослых, ни добрых ни злых, ни даже таких светлых, каким был Саша. Думала о девочке, которая судорожно всхлипывала во сне, о женщине, потерявшей все, кроме этого ребенка. Нет, она не допустит, чтобы погиб этот светлый маленький человечек, завтра же поговорит с Юговым…

А через несколько дней, поздно вечером, когда Валя уже крепко спала, Нина пришла к Марии Ивановне:

— Тетя Маруся, послушайте меня внимательно…

* * *

Гасла вечерняя заря последнего майского дня сорок третьего года, когда на дороге, ведущей к аэродрому, показалась полуторка. Вдоль бортов сидели бойцы партизанского отряда, которым командовал Югов: десантники отправлялись на задание. У кабины, лицом к ветру, стояла девочка с темными развевающимися волосами. Командир, который сидел тут же, в кузове, с тревогой посматривал то на нее, то, вопросительно, на Нину. Та отвечала спокойным, уверенным взглядом: все будет хорошо.

До аэродрома оставалось метров пятьсот, когда навстречу машине, широко раскинув руки, бросилась женщина.

Скрипнули тормоза. От резкой остановки девочка распласталась на кабине. Югов подхватил ее под мышки и, перегнувшись через борт, опустил в протянутые навстречу руки.

Поняв, что произошло, Валя рванулась из материнских объятий, закричала, забилась в руках, которые на этот раз показались ей железными.

— Детонька моя родная, что же ты задумала? — запричитала Мария Ивановна. — Куда ты собралась-то? А я как же? Одна ведь ты у меня, да махонькая такая…

Они плакали и кричали вместе. Никто не обращал на них внимания: раз плачут люди — значит, есть у них на то причина. Да и плохо ли, когда плачут? Без слез хуже. Без слез душа окаменеть может.

До глубокой ночи не могла успокоиться юная разведчица, все допытывалась:

— Ты откуда узнала, что мы сегодня едем?

— Сердце мне подсказало, доченька, — пыталась уверить дочку Мария Ивановна.

— Что ли так бывает? — сомневалась девочка.

— Бывает, поверь мне, пожалуйста…

И она поверила, потому что не могла же Нина выдать военную тайну.

Валя уснула глубокой ночью, прижавшись к матери, которая мысленно поклялась не спускать глаз со своего тихого чада. Под ровное дыхание дочки она сама стала забываться тяжелым, беспокойным сном.

И вдруг проснулась от крика.

— Нина, Нина! — громко кричала Валя и рвалась куда-то, не в силах выкарабкаться из цепких лап предрассветного сна. Может, почуяло ее сердечко смертельную беду, нависшую над белокурой девушкой, которую она так любила…

И которую не увидит ни живой, ни мертвой.

* * *

Приземлившись, юговцы благополучно собрались в лесополосе, закопали парашюты, разбрелись в стороны — надо было найти тюк с оружием и питанием для рации. А он как сквозь землю провалился. Решили подождать рассвета. Но едва засветилось на востоке небо, белое пятно парашюта, распластавшегося на открытом, обращенном к селению склоне холма, бросилось в глаза местным жителям, которые спешили до жары управиться с огородами. Они подошли к нему, посовещавшись, обрезали стропы, поделили между собой шелковое полотнище. Поистине — счастье с неба упало! Сколько ребятишкам рубах пошить можно. Пообносились за войну-то…

Тюк трогать побоялись — пусть лежит, как лежал. Спрятав куски парашюта под рубашкой, они повернули домой. Но на окраине родной Павловки, что в Марьинском районе Сталинской области, были остановлены полицаями и обысканы.

— Где взяли? — тыча им в лицо куски шелковой ткани, спрашивали немецкие холуи.

— Там, — пожимая плечами отвечали люди и показывали на бугор, где, освещенный первыми лучами солнца, лежал тюк.

Размещенный в Павловке немецкий гарнизон был поднят по тревоге. Узкая полезащитная полоска леса не смогла наделено укрыть партизан. Они были обнаружены. Шесть часов длился неравный бой горстки юговцев с фашистским гарнизоном.

Шли тринадцать
в последний бой.
Шел в бессмертье отряд.
Шел Югов.
Нет, никто
не вернулся домой
Рассказать о подвиге друга.
Объяснить,
Почему в тот вечер
В облаках
Окровавленной пыли
Мчался в степь
Обезумевший ветер
И багровыми
Зори были.
…Груды стреляных гильз в траве.
Кровь и кровь —
Ее время не смоет.
Опаленной листвою лес
Молча падает на героев…