Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение

Примером подобных миров был Воображаемый Запад — один из самых ярких культурных продуктов позднего социализма (глава 5). Его формированию способствовало то, как парадокс Лефора проявился в сфере советской культурной политики 1950–1970-х годов. В этот период Советское государство, с одной стороны, активно критиковало буржуазные влияния в советской культуре, а с другой — не менее активно пропагандировало важность интернационализма в развитии советской культуры. Оставаясь в рамках партийных высказываний на эти темы, было не всегда понятно, как отличить негативные буржуазные влияния от позитивных проявлений интернационализма. Усугублялось это тем, что, во-первых, авторитетный дискурс все меньше работал ради точного описания действительности и, во-вторых, тем, что интерпретация иностранных культурных явлений в советской жизни была разной в разные периоды и в разных контекстах (вследствие парадоксальной структуры советской идеологии). Кроме того, смысл явлений самой советской культуры, с которыми иностранные культурные явления сравнивались, тоже был неоднозначен и непостоянен. В результате подчас было крайне сложно определить, как следует относиться к тем или иным проявлениям иностранного влияния: в одном контексте их критиковали, а в другом к ним относились как к шедеврам; в одном их называли идеологическим оружием Запада, а в другом — проявлением народного гения. Все это способствовало формированию в позднесоветской культуре пространства Воображаемого Запада, являющегося частью советской повседневности, но находящегося в отношениях пространственно-временной вненаходимости к авторитетному дискурсу системы.

Не все элементы Воображаемого Запада были иностранными заимствованиями; многие культурные продукты и виды знания, составлявшие этот воображаемый мир, создавались и распространялись силами самого Советского государства. Происходило это по разным причинам. Как уже говорилось, непоследовательными были сами критерии, согласно которым иностранные культурные явления можно было разделить на положительные и отрицательные. Кроме того, государственная критика негативных проявлений буржуазной культуры в советском обществе обычно рисовала эти проявления как редкие — как исключения из правил и отклонения от норм советской жизни. Авторитетный дискурс критиковал аморальных бездельников, дельцов черного рынка, наивных подражателей западной моде. Но такой подход лишь способствовал дальнейшему распространению интереса к некоторым проявлениям западной культуры среди миллионов вполне нормальных молодых людей, которые учились в институтах, работали на предприятиях, считали себя обычными советскими гражданами и поэтому не воспринимали себя в качестве объектов этой критики. Таким образом, стремление государства представить интерес к западной культуре как аномальное, исключительное и антисоветское явление (то есть использование государством упрощенной бинарной модели советского общества) лишь способствовало нормализации этого интереса.