Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение

Таким образом, впервые со сталинского периода в структуру авторитетного дискурса был введен голос внешнего редактора идеологии, язык которого представлял собой идеологический метадискурс, способный извне корректировать идеологические высказывания на предмет их истинности или ложности. Вспомним, что в более ранние периоды советской истории, до наступления эпохи позднего социализма (до начала 1950-х годов), тоже существовал широкий публичный метадискурс по поводу идеологии, который формулировался внешним редактором идеологии — непосредственно Сталиным или от его имени. В начале 1950-х годов этот метадискурс исчез. Реформы перестройки тоже ввели идеологический метадискурс, способный анализировать и исправлять авторитетный дискурс партии извне — только теперь это был метадискурс «объективного научного знания», расположенного за пределами не только авторитетного слова партии, но потенциально и за пределами марксистско-ленинской идеологии вообще (этим метадискурс перестройки отличался от метадискурса сталинского периода). Появление этого нового метадискурса — точнее, появление позиции внешнего комментатора идеологии, способного говорить на этом метадискурсе, — открыл беспрецедентную возможность публично оценивать авторитетный дискурс и делать это на языке, который отличался от языка партии. Это означало, что поставленным под вопрос мог в принципе оказаться весь дискурсивный режим социализма, основанный на герметичности и неизменяемости авторитетного дискурса. Именно с этого радикального нововведения и началась перестройка. И хотя новый критический метадискурс, который был разрешен в ее начале, должен был способствовать сохранению и улучшению социалистической системы и возвращению ее к базовым ленинским ценностям, включая направляющую роль партии, в действительности это нововведение разорвало дискурсивную формацию позднего социализма и в конце концов подорвало сам тезис о руководящей роли партии.

Действительно, в течение первых трех-четырех лет перестройка была не чем иным, как поступательной деконструкцией роли советского авторитетного дискурса. Своих первых необратимых результатов она достигла именно на уровне организации дискурса партийных высказываний — ставя под вопрос весь советский дискурсивный режим. Идеологические высказывания и символы, которые до тех пор обычно никем не интерпретировались на уровне констатирующего смысла, вдруг стали описываться и анализироваться именно на этом уровне. Именно «буквальный» смысл партийных высказываний и исторических событий оказался в центре критического внимания в публикациях и телепередачах тех лет. Это было радикальным поворотом от принципа информативного сдвига авторитетного дискурса, на котором советская идеологическая система была основана десятилетиями.

Процесс деконструкции авторитетного дискурсивного режима происходил одновременно в его языковых и неязыковых регистрах. Как мы видели в предыдущих главах, до начала перестройки застывшие формы визуальных идеологических репрезентаций — транспаранты с политическими лозунгами, агитационные стенды, портреты партийного руководства страны — не воспринимались большинством советских людей буквально. Мало кто внимательно читал лозунг «Народ и партия едины!», висящий на фасаде соседнего дома, не говоря уже о его осмыслении. Эти лозунги пешеходам были «невидимы» — они превратились в застывшую форму, роль которой заключалась в том, чтобы повсюду повторяться без изменений, а не в том, чтобы быть воспринятой как точное описание реальности. То есть эти визуальные символы действовали как перформативные акты, создающие необходимые условия для функционирования советской реальности, но не описывающие эту реальность. Сам по себе этот факт, в принципе, не был таким уж секретом. То, что лозунгов почти никто не читает, как и то, что голосующие за кандидата не слишком стремятся что-то о нем узнать, было всем известно из личного опыта. Важнее было другое — то, что эти факты были впервые публично сформулированы, и это дало возможность публично обсуждать, по каким принципам строится авторитетный дискурс и какую роль он играет в конструировании советской повседневности. Именно этот метадискурс, отсутствующий в Советском Союзе как минимум с начала 1950-х, в период перестройки стал повсеместным явлением, подорвав неизменность перформативной модели авторитетного дискурса. Достаточно привести лишь один пример этого метадискурса — статью, появившуюся в 1987 году в книге «Наглядная агитация: опыт, проблемы, методика», выпущенной издательством «Плакат» при ЦК КПСС. Вот выдержка из нее: