Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение

Конечно, то, что партийные социологи неверно интерпретировали политическое состояние советской молодежи, особого удивления не вызывает. Интереснее другое: само появление подобных исследований, с их необычно пессимистическими выводами, указывает на изменения в структуре партийной критики западных культурных влияний на рубеже 1970–1980-х годов. В прежние годы эта критика акцентировалась на относительно небольших и изолированных группах «отщепенцев» и тех, кого советские социологи называли «девиантной» молодежью, а советская печать изображала морально разложившимися безнравственными элементами или необразованными лентяями, не имеющими ничего общего с «нормальным» большинством (яркими примерами были стиляги, фарцовщики, валютчики; см. главу 5). А в критике нового типа, напротив, признавалось, что отрицательное влияние западной культуры распространилось среди большинства советской молодежи, став скорее нормой, а не отклонением от нее. Эти перемены в организации критики повлияли и на то, как в ней объяснялись причины критикуемых явлений. Западная массовая культура все больше описывалась не как образчик упаднических буржуазных вкусов, а как специально сконструированное идеологическое оружие, которое буржуазный мир использует в холодной войне против социализма.

Эта смена критического акцента прослеживается в советской печати тех лет. 19 марта 1981 года в газете «Комсомольская правда» вышла статья под заголовком «Перед стеной оказалась сегодня популярная музыка на западе», в которой утверждалось, что музыка новых западных звезд, в отличие от популярной культуры прошлого, «почти полностью лишена бескомпромиссного отношения к порокам буржуазного мира». Эта музыка стала орудием буржуазной идеологии — она превратилась в «музыку-наркотик, музыку-снотворное, музыку-обман», которая призвана уводить «слушателей в мир невыполнимых иллюзий». Такая мутация современной рок- и поп-музыки неизбежна, продолжала статья, поскольку буржуазная массовая культура является всего лишь «уродливым отпрыском неравного брака между искусством и бизнесом»^{403}. Итак, новая критика отличалась от критики прежних лет, во-первых, тем, что в ней признавалось влияние западной рок- и поп-музыки на всю советскую молодежь, и, во-вторых, тем, что эта культура теперь называлась идеологическим оружием капитализма. Как и прежде, влияние западной культуры в советском обществе проявлялось в морально-этической деградации человека, однако теперь считалось, что эта деградация была специально спланирована на Западе и направлена на нормальное большинство советской молодежи[218].

В предыдущей главе прослеживается, как с первых послевоенных лет до середины 1980-х годов внутри советской системы возник и развивался культурный феномен воображаемого Запада. Существование воображаемого Запада стало возможным благодаря внутренним парадоксам самой позднесоветской системы. Мы показали, что авторитетный дискурс коммунистической партии и культурные продукты воображаемого Запада существовали скорее в отношениях симбиоза, чем антагонизма. В настоящей главе эта идея развивается дальше, но нас будут особенно интересовать некоторые исключительные проявления этого симбиоза. Их анализ поможет нам лучше разобраться в идеологической и культурной парадоксальности системы позднего социализма, а также в динамике внутренних изменений этой системы, которые в те годы оставались незаметны или казались не важны большинству советских людей. Как мы уже говорили в главе 1, в исключениях из общепринятых норм многие принципы системы проявляются лучше, чем в самой норме, поскольку исключение дает нам возможность объяснить «и общее правило и само себя»^{404}. Анализ нормы способен описать систему в статическом состоянии, а анализ исключения дает возможность отследить ее внутренние мутации и сломы, особенно те, которые остаются незаметны, если оставаться внутри системы^{405}.

В качестве относительного исключения из общего правила мы рассмотрим тех комсомольских активистов и молодых людей, которые искренне верили в идеалы коммунизма и активно участвовали в комсомольской работе именно по этой причине. Но при этом они успешно интегрировали культурные символы и эстетику воображаемого Запада в систему ценностей, идеалов и риторику коммунизма. Понимание коммунистических ценностей этими молодыми людьми отличалось не только от того, как их понимало большинство советской молодежи, но и от того, как они интерпретировались в выступлениях партийных руководителей.