Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение

То, как понятие «идейного вреда» расшифровывалось в подобных документах, также способствовало нормализации западной рок-музыки в советском контексте. Этот вред определялся несколькими более-менее абстрактными фразами (см. рис. 32): панк, насилие, вандализм, эротизм, религиозное мракобесие, религиозный мистицизм, расизм, неофашизм, культ сильной личности, секс, гомосексуализм, национализм, антикоммунизм, антисоветская пропаганда. В двух случаях он определялся гораздо конкретнее: Миф о советской военной угрозе, а также Извращение внешней политики СССР («Агрессия СССР в Афганистане»). Конкретные группы и даже альбомы получили в этом перечне ту или иную характеристику, что, по-видимому, означает, что среди референтов ЦК ВЛКСМ были люди, которые слушали довольно много западных рок-групп и обращали особое внимание на слова их песен или на тексты, напечатанные на альбомах и вкладках. Эти люди интерпретировали смысл песен западных групп буквально, обращая внимание на их слова, что, естественно, не отражало того, как большинство советских слушателей воспринимало эти композиции и альбомы (см. главу 5). Примером служит альбом британской группы Pink Floyd «The Final Cut», который был обозначен в списке не по названию, а по году выпуска — «1983». Идейный вред этого альбома формулировался в комсомольском документе так: «Извращение внешней политики СССР (“Агрессия СССР в Афганистане”)». Это извращение сводилось к одной строке в одной из песен альбома, «Get Your Filthy Hands Off My Desert» («Убери свои грязные руки от моей пустыни»). В этой песне советская военная операция в Афганистане упоминалась следующим образом:

Brezhnev еook Afghanistan,
Begin took Beirut,
Galtieri took the Union Jack,
And Maggie, over lunch one day,
Took a cruiser with all hands,
Apparently, to make him give it back.

Брежнев взял Афганистан,
Бегин взял Бейрут,
Галтиери взял себе Юнион Джек[226]

,А Мэгги[227], как-то на обед,
Взяла его крейсер и весь личный состав,
Наверно, чтобы он вернул ей флаг[228].

Проблема, очевидно, заключалась в строке «Брежнев взял Афганистан» — точнее, в том, что советско-афганская война, которая именовалась на советском авторитетном дискурсе как «братская помощь Советского Союза афганскому народу», в тексте песни сравнивалась с израильской оккупацией Ливана и войной Великобритании с Аргентиной, которые советское руководство характеризовало как «империалистические войны». Однако то, что комсомольская критика была направлена лишь на один конкретный альбом группы Pink Floyd (в списке выделен лишь альбом «1983») и, более того, на конкретный факт, который фигурировал лишь в одной строке одной песни с этого альбома, вновь выдает знакомый нам парадокс советской культурной политики. Такой подход давал понять, что другие альбомы группы Pink Floyd могут быть вполне приемлемы не только для частных коллекций, но и для проигрывания на комсомольских дискотеках.

И действительно, в те годы некоторые композиции Pink Floyd и информация об этой группе распространялись средствами самого государства. В 1980 и 1981 годах советский ежемесячный музыкальный журнал «Кругозор»[229], имеющий тираж 500 тысяч экземпляров, опубликовал положительную статью об этой группе и поместил несколько ее композиций на прилагающемся к журналу гибком диске[230]. Еще важнее был другой факт: то, что запрещающий список делал акцент на буквальном смысле текстов, который для большинства молодых людей был непонятен или не так важен, означало, что всерьез эту критику мало кто воспринимал, включая комсомольских секретарей на местах, которые сами увлекались западным роком. Это также означало, что проводить аналогичную критическую оценку творчества других рок-групп по аналогии с критикой в этом документе (то есть анализировать буквальный смысл их песен) никто из комсомольских секретарей, адресатов этого документа, был не в состоянии. Все это делало подобные критические кампании крайне неэффективным способом контроля за распространением западного рока. Конечно, реальный «идейный вред» этой музыки для советской системы заключался совсем не в буквальном смысле какой-то отдельной строки или целой песни, а в той роли по созданию воображаемых миров внутри советской системы, которую эта музыка играла.

Комсомольское разноречие