Читаем Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение полностью

Большинство представителей последнего советского поколения, родившихся и выросших в период позднего социализма и сталкивающихся с авторитетным дискурсом чаще всего в комсомольской организации, довольно легко и активно участвовало в этом процессе. В главе 3 мы показали, каким образом велась и контролировалась комсомольская работа в местных организациях. Если большинство людей, занимавших относительно высокие посты в комсомольской организации (секретари, инструкторы райкомов), обычно получало специальное образование для ведения комсомольской работы, то руководители более низких звеньев и рядовые комсомольцы приобретали навыки этой работы в процессе участия в ней. Они узнавали, насколько важным является воспроизводство точных форм авторитетного дискурса в выступлениях, отчетах, ритуалах и других институциональных практиках и как отличать «чистую проформу» в комсомольской деятельности, которой можно заниматься просто для видимости, от более важной «работы со смыслом». Они приобретали навыки «особого» стиля общения с вышестоящими комсомольскими органами и нижестоящими рядовыми комсомольцами и «особых» договоренностей, которые не упоминались в отчетах, но без которых проведение комсомольской работы было невозможно. В результате этих сложных, негласных отношений по воспроизводству авторитетного дискурса, в которые были вовлечены миллионы рядовых комсомольцев, возникало огромное количество незапланированных культурных смыслов и реалий, которые, хотя и не обязательно противостояли заявленным целям Советского государства, также не обязательно и совпадали с ними.

Среди незапланированных результатов этой деятельности, как мы видели в главе 3 и последующих главах, была новая форма советской публичности, принимающая вид сообществ, которые мы назвали «публиками своих» и которые сами представители последнего советского поколения часто называли «нормальными людьми» или «своими». Понятия «свой» и «свои», очевидно, являются культурными категориями с длинной историей; однако в контексте позднего социализма они приобрели ряд уникальных черт и в большом количестве контекстов стали обозначать особый вид публичности «нормальных людей», которая формировалась как единая публика в первую очередь благодаря схожим отношениям ее членов с авторитетным дискурсом. Определяя понятие «публики» в своей, теперь уже классической статье, Майкл Уорнер отмечает, что публика формируется «благодаря тому, что к ней обращаются»{506} — то есть к той или иной публике, согласно Уорнеру, относятся все те, кто воспринимает некоторое дискурсивное обращение как обращение, адресованное именно им (см. главу 3). Это понятие публики удобно для определения советской формы «публики своих», однако в советском контексте оно приобретает некоторые уникальные черты. Публика своих формировалась посредством особой реакции ее членов на направленное в их адрес авторитетное обращение, которую мы назвали перформативным сдвигом этого обращения (см. главу 3). Именно поэтому «публика своих» отличалась от всех видов социальности (и советской, и антисоветской), которые могли описываться авторитетным дискурсом — таких, как «советские люди», «партия», «советская интеллигенция», «тунеядцы», «диссиденты», «буржуазные элементы» и т.п.

В отличие от этих видов социальности «свои» были организованы в публику вненаходимости — публику, которая формировалась не просто в ответ на обращенное к ней авторитетное высказывание, а в ответ на форму этого высказывания, что подразумевало изменение констатирующего смысла, которое это обращение несло. То есть авторитетный дискурс обращался к этой публике одновременно успешно и неуспешно — он заставлял «публику своих» реагировать на него (например, единогласно голосуя «за» на собрании или выкрикивая «ура» на демонстрации), но не был в состоянии навязать этой публике тот или иной смысл этого акта. Именно к такой «публике своих» — сформированной авторитетным дискурсом, но относительно свободной от его смыслового диктата — относилось подавляющее большинство советских граждан, особенно молодого поколения, включая, как мы видели, даже многих активных комсомольцев. То, что представители этой публики, безусловно, участвовали в авторитетных акциях и высказываниях системы (собраниях, выборах, демонстрациях), делало ее вроде бы похожей на то сообщество, которое авторитетный дискурс именовал «советскими людьми». Однако смысл их действий значительно отличался от того смысла, который заявлялся в авторитетном описании.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»

Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами
Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами

Эта книга — увлекательная смесь философии, истории, биографии и детективного расследования. Речь в ней идет о самых разных вещах — это и ассимиляция евреев в Вене эпохи fin-de-siecle, и аберрации памяти под воздействием стресса, и живописное изображение Кембриджа, и яркие портреты эксцентричных преподавателей философии, в том числе Бертрана Рассела, игравшего среди них роль третейского судьи. Но в центре книги — судьбы двух философов-титанов, Людвига Витгенштейна и Карла Поппера, надменных, раздражительных и всегда готовых ринуться в бой.Дэвид Эдмондс и Джон Айдиноу — известные журналисты ВВС. Дэвид Эдмондс — режиссер-документалист, Джон Айдиноу — писатель, интервьюер и ведущий программ, тоже преимущественно документальных.

Джон Айдиноу , Дэвид Эдмондс

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Политэкономия соцреализма
Политэкономия соцреализма

Если до революции социализм был прежде всего экономическим проектом, а в революционной культуре – политическим, то в сталинизме он стал проектом сугубо репрезентационным. В новой книге известного исследователя сталинской культуры Евгения Добренко соцреализм рассматривается как важнейшая социально–политическая институция сталинизма – фабрика по производству «реального социализма». Сводя вместе советский исторический опыт и искусство, которое его «отражало в революционном развитии», обращаясь к романам и фильмам, поэмам и пьесам, живописи и фотографии, архитектуре и градостроительным проектам, почтовым маркам и школьным учебникам, организации московских парков и популярной географии сталинской эпохи, автор рассматривает репрезентационные стратегии сталинизма и показывает, как из социалистического реализма рождался «реальный социализм».

Евгений Александрович Добренко , Евгений Добренко

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
1941. Пропущенный удар
1941. Пропущенный удар

Хотя о катастрофе 1941 года написаны целые библиотеки, тайна величайшей трагедии XX века не разгадана до сих пор. Почему Красная Армия так и не была приведена в боевую готовность, хотя все разведданные буквально кричали, что нападения следует ждать со дня надень? Почему руководство СССР игнорировало все предупреждения о надвигающейся войне? По чьей вине управление войсками было потеряно в первые же часы боевых действий, а Западный фронт разгромлен за считаные дни? Некоторые вопиющие факты просто не укладываются в голове. Так, вечером 21 июня, когда руководство Западного Особого военного округа находилось на концерте в Минске, к командующему подошел начальник разведотдела и доложил, что на границе очень неспокойно. «Этого не может быть, чепуха какая-то, разведка сообщает, что немецкие войска приведены в полную боевую готовность и даже начали обстрел отдельных участков нашей границы», — сказал своим соседям ген. Павлов и, приложив палец к губам, показал на сцену; никто и не подумал покинуть спектакль! Мало того, накануне войны поступил прямой запрет на рассредоточение авиации округа, а 21 июня — приказ на просушку топливных баков; войскам было запрещено открывать огонь даже по большим группам немецких самолетов, пересекающим границу; с пограничных застав изымалось (якобы «для осмотра») автоматическое оружие, а боекомплекты дотов, танков, самолетов приказано было сдать на склад! Что это — преступная некомпетентность, нераспорядительность, откровенный идиотизм? Или нечто большее?.. НОВАЯ КНИГА ведущего военного историка не только дает ответ на самые горькие вопросы, но и подробно, день за днем, восстанавливает ход первых сражений Великой Отечественной.

Руслан Сергеевич Иринархов

История / Образование и наука