Это было недавно, это было давно...

На эксплуатируемой шахте нам пришлось работать в новых условиях и приобретать новые профессии. Я стал работать бурильщиком. Новым для пас было, например, и то, что теперь пересменка проводилась не каждую декаду, как было принято в УНШ, а только первого числа каждого месяца. Тяжело было работать целый месяц в ночную смену если учесть, что мы тогда часто трудились без выходных дней.

Я попал работать на северное крыло шахты, а на южном крыле в нашу смену бурильщиком был М. Клепиков. За восьмичасовую смену каждый из нас на своем крыле обязан был разбурить панель и забой промежуточного и коренного штреков а иногда приходилось бурить еще и в очередной углеспускной печи. На каждом крыле шахты было всего по одному электросверлу, которое мы, бурильщики, перетаскивали из одного забоя в другой.

В те годы электрические сверла были еще без контроллеров и поэтому включение и выключение электросверла производилось при помощи штепсельного барабанного выключателя ШБГ-2, который весил не меньше, чем само электросверло, Таким образом, нам ежедневно приходилось перетаскивать из одного забоя в другой электросверло, выключатель и до 80 метров бурильного кабеля.

Вместе с бурильщиком всегда посылали и помощника, который во время бурения шпуров сидел около выключателя и по команде бурильщика включал и выключал электросверло. Был п у меня помощник родом из Средней Азии. Почти все рабочие из этого пополнения до приезда из Средней Азии в Гремячинск не то что на шахтах, по и вообще на производстве не работали. По-русски умели говорить лишь немногие из них и с большим трудом привыкали к повой работе. Так вот, моим помощником оказался казах Давлетбаев — мужчина средних лет, крепкого телосложения, который знал два десятка русских слов. Как и большинство прибывших из Средней Азии, он спускался в шахту в длинном национальном ватнике и меховой шапке. Лазать по крутым выработкам в такой одежде было крайне неудобно. Вдоль двухрядной органки панелей никогда не было лестниц, и мы добирались до панелей, цепляясь то за выступы угля, то за органку, постоянно рискуя сорваться и упасть вниз вместе со своими бурильным инструментом. От большого напряжения (и частично от страха) Давлетбаев добирался до панели весь в поту и при этом каждый раз крепко бранился и по-казахски, и по-русски. Но уж зато как только ступал ногой в панель, он гут же находил себе наиболее безопасное место, садился на скрещенные ноги, плотно подбирал под себя полы длинной одежды, ставил поближе к себе барабанный выключатель и не поднимался больше с места, пока я не разбурю всю панель.

Случилось, что очередной шпур попадал на очень твердую прослойку угля, и тогда я долго бурил. За это время Давлетбаев успевал задремать. Закончив бурение шпура, я кричал: «Выключай!». А бывало и так: я крикну раз, другой третий, но помощник меня не слышит. Долго держать над головой работающее электросверло я не мог и в таких случаях бросал его вместе со штангой в сторону и бежал к выключателю. Тут уж наступал мой черед браниться. А разбуженный Давлетбаев растерянно моргал глазами и спросонья никак не мог понять, за что его так ругают.

Запальщиком в нашу смену был чаще всего опытный С. Шилоносов. У него я многому научился. От него, например, узнал, как рациональнее располагать шпуры в забое штрека или в панели, ибо в те годы паспорта буро-взрывных работ никто не составлял, и мы о них и понятия не имели.

Запальщиков на шахте не хватало, иногда случалось, что мы оставались без них. И если в подготовительных забоях отпалку можно было произвести и в следующую смену, то в в панели палить нужно было ежесменно. Дело в том, что ни один горный мастер не мог удержаться от соблазна выпустить из рабочей панели с десяток вагонов «лишнего» угля.

В те времена горных мастеров в шутку называли старшими шуровщиками, ибо большую часть смены они находились на кореном штреке у мест погрузки угля в вагонетки. В панель горные мастера поднимались крайне редко и о состоянии дел в панели узнавали чаще всего в конце смены от бурильщиков или крепильщиков. В тех случаях, когда уголь из рабочей панели грузили, а отпалку в панели своевременно не проводили, расстояние от отбитого угля до линии забоя доходило до четырех метров. Разбурить такую «пустую» панель можно было только со специально забитых стоек и то с очень большими трудностями. Поэтому при отсутствии запальщика я иногда поднимался на-гора, брал аммонит и палил в панели.

Аммоиитный склад находился в небольшом дощатом сарайчике недалеко от здания главного подъема. По стенам сарая висели куски бикфордова шнура с капсюлями (тогда применяли еще огневое паление), а аммонит был повсюду на полу — в ящиках и просто в кучках. В середине сарайчика была установлена железная печурка, которую в холодное время Топили... аммонитом, да еще так старательно, что печка бывала вся красная.