Это было под Ровно. Конец «осиного гнезда»

Прежде чем выбраться на просеку, мы долго пробирались по едва заметной тропе. Она плела замысловатые узоры, делала неожиданные повороты, врезалась в густые папоротники, карабкалась вверх, терялась и вновь появлялась среди лесных трав.

По просеке идти было уже легче и безопаснее, так как местность просматривалась далеко вперед. Мы могли заметить врага чуть ли не за километр, хотя так же легко могли быть замечены и сами.

Взмокшие от пота, смертельно уставшие, мы вышли, наконец, к протоку, наполненному черной, неподвижной водой. Березкин остановился и молча показал рукой вперед, на что-то темневшее под кустом орешника.

Семен лежал лицом вниз. Правая рука его, выброшенная вперед, была сжата в кулак, а левая лежала на затылке.

Одна нога была подтянута под живот, будто перед смертью

Семен хотел вскочить и броситься вперед.

Глаза его, всегда такие горячие, полные жизни и отваги, теперь были плотно смежены. Чистым, хорошим помыслам и мечтам, которыми была полна его большая душа, не довелось сбыться…

Мы стояли над мертвым другом, сняв шапки, в глубоком молчании.

– Так и было? – спросил я после долгой, томительной паузы.

– Так… – ответил Логачев.

– А где его автомат?

Никто мне не ответил. Все переглянулись в растерянности.

– С чем же он пошел?

– У него была граната и автомат, – сказал Березкин.

– Правильно, – подтвердил Ветров.

Но ни гранаты, ни автомата вблизи не было. Как погиб

Семен, при каких обстоятельствах, от чьей руки? На этот вопрос мы должны были найти ответ.

Я принялся за осмотр тела. Руки и шея Семена были покрыты ранами. Некоторые из них по виду ножевые, другие казались рваными. Глубокая рана зияла на затылке.

Она-то, видимо, и оказалась смертельной. Брюки, были во многих местах изорваны в клочья.

– Смотрите! – сказал Логачев, вытянув из сжатой в кулак руки Семена клок шерсти.

– Собака! – воскликнул Ветров.

– Овчарка! – проговорил Березкин. – Это шерсть овчарки…

Я еще раз, более внимательно, осмотрел тело и в нескольких местах на одежде обнаружил клочья прилипшей шерсти.

Значит, Семен боролся с овчаркой – в этом не было никаких сомнений. Но было также ясно, что Семен боролся не только с собакой. Рана на затылке и порезы требовали другого объяснения.

Мы наскоро изготовили походные носилки из длинных жердей и ветвей, закрепили их поясами и ремнями от автоматов и положили на них мертвого Семена.

– Давайте тщательно исследуем все вокруг, – предложил я. – А ты, Сережа, покарауль здесь. И гляди в оба.

Ветров кивнул и занял место у носилок.

Тщательно осмотрев тропу, мы пришли к единодушному заключению, что шагов двадцать Семен не шел, а полз. Об этом говорили отпечатки рук и ног на земле и примятая трава. Мы решили проследовать в направлении его движения.

И вдруг Логачев сказал вполголоса:

– Нож…

Он поднял его с земли и подал мне. Это был большой, обоюдоострый нож с тяжелой черной ручкой и лезвием, запачканным кровью вперемешку с шерстью.

– Ничего не понимаю, – проговорил я. – Этим ножом мог быть убит Семен, но им же, видимо, кололи и овчарку.

– Сюда! Сюда! – позвал Березкин.

И мы бросились к нему.

Возле самого протока, на берегу, в траве лежали два мертвых немецких солдата. Тут же валялся автомат Семена и граната.

– Семену пришлось схватиться с двумя!… – прошептал

Березкин.

Мы осмотрели убитых. Можно было предположить, что

Семен натолкнулся на солдат неожиданно, в густом орешнике. Одного из врагов Семен сразу свалил из автомата, о чем говорили пулевые ранения. Остался еще один.

Что-то помешало и Семену и его второму врагу воспользоваться автоматами. По всей видимости, овчарка, бросившаяся на Семена. Защищаясь от ее укусов, Семен, очевидно, уронил и автомат и гранату. А фашист, опасаясь убить овчарку, бросился на Семена с ножом. Он нанес

Семену, судя по ранам, два удара, но потом, можно полагать, Семену удалось вырвать у немца нож. Этим ножом

Семен убил гитлеровца и ранил собаку.

– Но собаки нет, – сказал Логачев.

– И это очень плохо, – заметил Березкин.

Да это было плохо. Раненая собака ушла, убедившись, что и человек, с которым она схватилась, и ее хозяева были мертвы. Она постарается добраться до дома и, конечно, приведет сюда людей.

Складывалась скверная обстановка…

Я сказал Логачеву и Ветрову:

– Несите Семена… А мы с Березкиным пройдем до зимовья. Да, кстати, проследим, куда поплелась собака.

Потом мы вас догоним и сменим.

Логачев и Ветров подняли тяжелые носилки и отправились в печальный путь. Я и Березкин пошли дальше.

Я уже опасался за судьбу Фомы Филимоновича и за судьбу всего дела: не выследили ли старика и не пришли ли сюда солдаты с собакой по его следу?

– Немцы часто появлялись в этих местах? – спросил я.

– Да нет… – неуверенно ответил Березкин. – Во всяком случае, мы этого не замечали.

Тропинка сошла с просеки и повела нас в сторону, к зимовью.

– Далеко еще?

– Нет, шагов двести, – ответил Березкин и пояснил: –

По договоренности с Фомой Филимоновичем мы всегда ожидали друг друга в течение часа. Если за это время один не являлся, то другой уходил. Возможно, что Фома Филимонович был здесь вчера и, не дождавшись Семена, ушел.