Это было только вчера...

— Слушай, Долгов, — не отставала от него Лариса. — Когда надумаешь жениться, будь другом, пригласи на свадьбу. До смерти интересно поглядеть на ту разнесчастную, что за тебя пойдет. Ты ей в любви как объяснишься: азбукой глухонемых или Морзе?

Борька, на удивление, не отмолчался:

— Знаками Зодиака.

— О, как интересно. Долгов, поучи меня.

— Тупая. Не постигнешь.

Таким разговорчивым Борька становился, если ему что-нибудь было нужно. Так и есть.

— Копеек тридцать не подбросишь? — попросил он.

— Зачем?

— Надо.

— У «надо» — два конца. Для чего деньги?

— Долгов, ответь: «На папиросы». — Лариса стояла перед Борькой, заложив руки за спину. Борька отстранил ее рукой, обозленно сказал Дине:

— Попросишь теперь у меня что.

И хлопнул дверью.

Дина крикнула ему вдогонку:

— Вернись!

Борька не вернулся.

— Братец у тебя! — хмыкнула Лялька.

Неожиданно Дина взорвалась:

— Брат как брат! Бывают хуже.

Лялька возмутилась:

— Ты почему кричишь? И тоже хлопнула дверью.

Дина сплюнула. Что за день сегодня!

5

Алексевна медленно поправлялась. Дина через день навещала ее, приносила то булок, то варенья.

— Куда мне столько? Ить не на курортах я, — слабо сопротивлялась Коряга. В одно из Дининых посещений она заговорщически сообщила: — Завтра выписывают.

— Я приду за вами, — сказала Дина.

— Далась я тебе. Сама дойду. Не малолеток.

— Перестаньте. — Дина поправила сползшее одеяло, сказала, не глядя на Корягу: — Пить придется бросить. Врач предупредил: не одумаетесь — конец вам. — На этот раз она говорила правду: она разговаривала с врачом. — Короче, пить я вам больше не позволю.

Алексевна тяжко вздохнула. Оттого ли она вздохнула, что не поверила в возможность такого счастья: кто-то не позволит ей пить; оттого ли, что испугалась мрачных слов: «Конец вам»… Дина поспешила ее утешить:

— На работу пойдете — к водке не потянет.

Алексевна всполошилась:

— Можа, и ты, как та тигра, думаешь: спьяну я тогда? Мне с утра занеможилось. Сердце ток-ток. Иду, качаюсь. Да ка-ак со всех четырех грохнусь!

Поверив Дининым завереньям, что та о ней плохо не думает, старуха успокоилась.

Возвращаясь домой, Дина заглянула к Ивановым. Андрей Хрисанфович писал, Юлия Андреевна рылась в книгах. Динин рассказ об Алексевне они выслушали со вниманием.

— Юля! — заволновался Иванов. — Ты должна ей помочь, Юля!

— Да, папа. Но что она умеет?

С таким же успехом Юлия Андреевна могла спросить, что умеет божья коровка. Дина пожала плечами. Перебрали с десяток доступных пожилому возрасту профессий: все не то.

— А если на трамвай ее? — предложил Андрей Хрисанфович.

— Верно: кондуктором.

Юлия Андреевна пообещала завтра же позвонить в трамвайный парк.

6

Видеть счастье другого — тоже счастье. Дина не могла нарадоваться происшедшей в Алексевне перемене. Преобразилась Коряга. Словно свалили с ее плеч годков этак пятнадцать. Не ходит, а бегает. На голове аккуратный платочек, седые жиденькие волосенки подобраны. Теперь ее и Корягой неудобно назвать. Даже мысленно. Даже в шутку.

Поначалу Алексевну не хотели брать кондуктором. В трамвайном парке тоже не дураки. Им подавай либо женщину средних лет, либо совсем девчонку, а тут — готовая рухнуть древность. Но сделал свое дело повторный звонок Юлии Андреевны к парторгу трампарка, после которого в диспетчерской появилась Дина и пообещала, что весь испытательный срок сама будет следить за соседкой, и если та не справится, ее «стаж» работы так и останется месячным. С таким условием Алексевну взяли.

Дина рассказала о своем шефстве Ирочке. Ирочка, подумав, разрешила Дине не приходить несколько дней в школу, поездить по маршрутам с соседкой.

Уже на третий день Дина успокоенно сказала себе: «Обойдется». Алексевна зазывно просила: «Сделайте любезность, возьмите билетик». Заметив входящую с передней площадки женщину с ребенком, она кричала со своего кондукторского возвышения: «Ить уступите место матери с дитем. Дите есть связка жизни». Примечая безбилетника, она строго выговаривала: «Зайцем, знацца, едешь? Глаза есть, стыда нет. А про то ты подумал: кого обманываешь? Губошлеп. Давай плати». Две пассажирки говорили о какой-то Зиночке, которая «повторно подает в суд, добиваясь дополнительной жилплощади» — Алексевна тут как тут: «Кажная птица защищает свое гнездо». Она чувствовала себя на работе, как рыба в воде. Она получила именно то, чего ей вечно недоставало: ощущение полезности. К ней обращались: «Товарищ кондуктор», «бабуся», ей улыбались, шуткой отвечали на ее шутки. Она вступала в любой разговор, реагировала на малейшее замечание.

— Вы бы поменьше шумели, — попыталась одернуть ее Дина. — Говорили бы поменьше.

Алексевна в полный голос ответила:

— Так ить он меня внимательно слушает, я ему любезно рассказываю.

В первую получку она пригласила на чай бабушку и Дину. К чаю она подала сдобных булок, горчичных бубликов, колбасы, свежайшего сливочного масла и конфет. Возможно, это был первый такой богатый стол в ее жизни.

Будь здесь не Дина, а Лялька, она непременно записала бы разговор бабушки и Алексевны.

— Лексевна! Никак, ты белый хлеб ешь? — пригладив рукой волосы, лукаво спросила бабушка.