Это было в Краснодоне

Два часа продолжались пытки. Наконец Подтынный в последний раз спросил:

– Будешь говорить?

Сережка яростно мотнул головой:

– Нет!

«Майстер» медленно поднялся со стула и, ни к кому не обращаясь, угрюмо объявил:

– Завтра всех убивайт… Всех.

Ночь прошла без сна. Тяжелые, безрадостные мысли одолевали Подтынного.

Рано утром за ним пришел Лукьянов.

– Вызывают в полицию, – пробасил он. – Велели побыстрее.

Накинув шинель, Подтынный спросил:

– Что там еще стряслось?

– А я почем знаю? Мне не докладывали… Ночью привели еще троих пацанов. Видать, допрашивать надо.

– А немец где?

– Майстер-то? Нету… С ночи как ушел, так и не появлялся. Соликовский один сейчас управляется.

Соликовский сидел за столом и торопливо писал что-то. Взглянув на вошедшего Подтынного, он озабоченно потер пальцами переносицу.

– Возьми двух человек и отправляйся в комендатуру, – хмуро приказал он. – Надо к вечеру прислать подводы. Поскорее только возвращайся. Работы много…

Во дворе, где размещалась немецкая сельхозкомендатура, было тихо. Подтынный прошелся по опустевшему зданию, в одной из комнат наткнулся на прикорнувшего у печки сторожа. С трудом растолкал его, спросил, где фельдкомендант. Сторож сонно пробубнил:

– Уехали все немцы. Вчера еще погрузились всей командой на машины и уехали. Лошадей тоже всех угнали… Вон все, что осталось, – он указал через окно на двор, где у забора, уныло уткнувшись оглоблями в снег, стояло несколько конных повозок.

Подтынный отправил полицаев в ближайшие полицейские участки, приказав им забрать всех имеющихся лошадей, запрячь их в подводы и немедленно ехать в полицию, а сам поспешил к Соликовскому.

Соликовский долго не мог понять, о чем говорил ему запыхавшийся Подтынный.

– Что? Уехали? Немцы?! К-куда?!

Затем ухватился за телефонную трубку, прерывающимся от волнения голосом прокричал:

– Алло! Алло! С комендантом соедините! Что? Как с каким?! С немецким, майором Гендеманом! Живо!..

Прижавшись ухом к трубке, он напряженно вслушивался и вдруг вздрогнул, услышав спокойный голос, неторопливо произнесший по-немецки какую-то фразу. Недоуменно посмотрев на Подтынного, проговорил в трубку:

– Алло! Это вы, господин майор? – в голосе Соликовского зазвучала неподдельная радость. – Господин майор, я хотел узнать… я хотел спросить… Ночью мы поймали еще троих партизан… Да, из «Молодой гвардии». Как быть с ними? Нет, герр майстер их еще не допрашивал…

Видимо, в том, что говорил Гендеман, было что-то такое, что заставило Соликовского насторожиться. Поспешно пробормотав: «Слушаюсь, господин майор!» – он положил трубку, с минуту помолчал, соображая что-то, потом бросился к Подтынному.

– Где твои подводы? Беги по участкам, немедленно гони лошадей сюда! Нет, не сюда, к моему дому давай… Я там буду. Живее!

Захватив с собой Лукьянова, он почти бегом направился к дому.

Через час Подтынный на взмыленных лошадях подкатил к большой, огороженной высоким колючим забором усадьбе, где жил Соликовский. У распахнутой настежь калитки на груде чемоданов и свертков сидела жена Соликовского, горько всхлипывала, размазывая по лицу краску с ресниц и губную помаду. Лукьянов, тяжело отдуваясь, возился с застрявшим в двери огромным сундуком. Соликовский помогал ему. Увидев Подтынного, он схватил два чемодана, бросил их в пустую подводу, потом повернулся к Лукьянову:

– Бросай, ну его к черту! Помоги лучше здесь… Быстро погрузив все вещи, он торопливо обнял жену, помог ей взобраться на подводу. Сунув вожжи в руки Лукьянову, приказал:

– Жми во весь дух. Адрес жена знает… Да смотри, к вечеру чтобы снова был здесь!

Разгоряченные кони рванули с места, взметая комья грязного снега. Соликовский долго смотрел вслед удаляющейся подводе. Потом, тяжко вздохнув, взял Подтынного за рукав шинели.

– Ну, пойдем…

По дороге в полицию оба молчали. Подтынный с затаенной тревогой посматривал на своего начальника. Он понимал, что немецкий комендант сообщил Соликовскому какие-то чрезвычайно важные новости. Он даже догадывался, о чем шла речь, – растерянность Соликовского, поспешное бегство из города его жены подтверждали эту страшную догадку, – и ждал только, что Соликовский сам расскажет ему обо всем, ведь, он последнее время был довольно откровенен со своим заместителем. Но Соликовский молчал. Уже возле самого барака он негромко сказал:

– Ночью придется тебе съездить в Ровеньки. Отвезешь тех троих… Гендеман приказал. – И вдруг, зло ковырнув сапогом валявшуюся на дороге ледышку, яростно выругался.

Поднимаясь по ступенькам в барак, неожиданно спросил:

– Ночуешь ты где? У своих?

– Ну да, со стариками, за городом, – отозвался Подтынный.

– Советую перебраться поближе. А то еще лучше – устраивайся прямо в полиции, со мной вместе. Всегда под рукой будешь, да и вообще… – он недоговорил и, закашлявшись, потянулся за папиросой.

До самого вечера Соликовский ходил мрачный как туча, нетерпеливо поглядывая на часы.

Когда на белесом от мороза небе засветились первые звезды, вернулся с подводой Лукьянов, Соликовский встретил его на пороге, хмуро спросил:

– Отвез?

Лукьянов молча кивнул головой.