Это было в Краснодоне

– Ладно, Ванюша, – усмехнулся Захаров, пряча в карман бумажку. – Но ты должен сообщать в полицию о всех коммунистах, которых встретишь в городе. Старайся втереться к ним в доверие, узнай, где они прячутся, что делают, и передавай нам адреса. Будешь нашим тайным агентом, понял? Коммунисты тебя не боятся, ты человек тихий, неприметный… О деньгах не беспокойся – богачом скоро станешь! Понял?

Громов утвердительно кивнул.

***

Тонкие, бескровные губы Подтынного сомкнулись, отчего редкая рыжая щетина на подбородке встала торчком. На мгновение он закрыл глаза, как бы припоминая что-то, но тут же снова открыл их. В расширившихся зрачках мелькнул страх, будто вспомнилось что-то ужасное, дикое…

– Какую же помощь оказал гитлеровцам агент по кличке «Ванюша»? – спросил следователь.

Подтынный низко нагнул голову, глубоко, с присвистом вздохнул.

– Он выдал жандармерии многих известных ему коммунистов и советских активистов, укрывавшихся в городе: Бесчастного, Валько, Михайлюка, Петрова… Их арестовали… А потом… потом ночью загнали в бомбоубежище в городском парке и расстреляли. Когда мы засыпали яму опавшими листьями, некоторые были еще живы… Они пели «Интернационал»…

ОНИ ПЕЛИ «ИНТЕРНАЦИОНАЛ»

Шел по улице чернобровый, черноглазый, веселый человек. Нес на плече лист кровельного железа, свернутый в трубку, на ходу поигрывал небольшим металлическим молоточком и насвистывал какую-то бодрую песенку. По всему видно – хорошее у человека настроение.

Вот он подошел к аккуратному домику с голубыми ставнями, обнесенному невысоким забором, остановился под раскидистым деревом, свесившим свои ветви почти до самой земли. Широко, всей грудью вдохнул напоенный осенними запахами воздух, сорвал с дерева листок и долго в задумчивости рассматривал его. Потом неторопливо положил свою ношу на землю, достал из кармана ключ, сунул его в замочную скважину и… вздрогнул, услышав позади себя вкрадчивый, елейный голосок:

– О, товарищ Валько! Вот уж не думал встретиться…

Человек обернулся, смерил взглядом внезапно появившуюся рядом с ним долговязую фигуру, ответил сдержанно:

– Здравствуй, Громов.

– Признали, товарищ Валько? А я смотрю – как же так, начальник шахты, заслуженный человек, и остался у фашистов… Или не взяли вас в эшелон?

– Да уж так пришлось. Остался…

– Ай-яй-яй, нехорошо как! Немцы-то приказ вывесили, по всему городу коммунистов разыскивают. Как же вы?..

Валько пожал плечами, промолчал.

– Да-а, дела… Ну, я побежал. Бывайте здоровеньки, помогай вам бог, как говорится… – и долговязый торопливо зашагал прочь.

Так встретились начальник шахты № 22 Андрей Валько и забойщик Василий Громов, когда-то работавший на этой же шахте. Короткой была встреча, всего двумя-тремя словами успели обменяться. Думал ли Валько, что она приведет к столь трагическим последствиям?

Через несколько минут следователь полиции Захаров получил безграмотную, нацарапанную вкривь и вкось записку: «Видил начальника шахты 22 коммуниста Валько. Адрис знаю. Ванюша».

В ту же ночь возле дома с голубыми ставнями остановилась подвода. Двое жандармов в сопровождении целой своры полицейских ворвались в дом, стащили с постели спящего Валько и, не дав ему опомниться, скрутили руки и ноги, кинули на подводу…

Босой, в одном нижнем белье, Андрей Валько предстал перед Зонсом. Возле стола вертелся ликующий Захаров, угодливо изогнувшись, шептал что-то на ухо гауптвахтмейстеру Соликовский.

Упершись руками в стол, Зонс посмотрел куда-то поверх Валько, хрипло спросил:

– Коммунист?

Валько откинул назад свисавшую на лоб прядь черных как смоль волос и ничего не ответил.

– Почему не явился на регистрацию? – повысил голос начальник жандармерии.

Валько молчал.

Тогда заговорил Соликовский. С наглой ухмылкой, поигрывая плетью, он подошел вплотную к Валько, дохнул ему в лицо самогонным перегаром:

– Что же вы упираетесь, Андрей Андреевич! Я-то вас хорошо знаю. На работу к вам приходил наниматься. Прогнали вы меня тогда, сказали – пьяница.

Валько сверкнул черными цыганскими глазами.

– Теперь бы не прогнал! На месте пристрелил бы подлюку!

Соликовский отступил на полшага и изо всей силы ударил Валько по лицу. Струйка алой крови из рассеченной губы скользнула за воротник, расползлась темным пятном по белому полотну рубашки. Соликовский ударил еще и еще…

Через полчаса Захаров приоткрыл дверь кабинета, крикнул в коридор:

– Эй, кто там есть? Заберите…

Вошел Подтынный. Приложил руку к козырьку артиллерийской фуражки, четко пристукнул каблуками.

– Полицейский Подтынный по вашему приказанию явился!

Зонс молча кивнул на почти безжизненного Валько, жестом указал на дверь. Подтынный пинком перевернул грузное, отяжелевшее тело, ухватил его за ноги и поволок в камеру, где лежали избитые до полусмерти шахтеры Иван Михайлюк, Семен Бесчастный, Степан Клюзов, Михаил Поляков, Иван Шевцов. Это они перед самым вступлением фашистов в город взорвали свою родную шахту. Старые коммунисты не боялись смерти. Их тревожило другое: удастся ли оставшимся на свободе товарищам найти предателя?