Это было в Краснодоне

Позже отчим продиктовал ему текст того самого заявления, которое вскоре попало к Соликовскому.

Громов надоумил Геннадия адресовать заявление не прямо в полицию, а своему соседу — человеку, близкому к фашистской жандармерии. «Если жандармы начнут допытываться, почему раньше не сообщил обо всем, — учил он, — скажешь, что заявление написал давно, но боялся сдать в жандармерию и отнес Жукову, а тот, видимо, задержал его у себя. Да число не забудь прошлогоднее указать…»

Так было совершено предательство.

Пока трус, съежившись в комок, лежал укрытый телогрейкой человека, которого он предал, в городе уже шли повальные аресты.

Глухой морозной ночью по улицам Первомайки двигался усиленный отряд гитлеровцев. Впереди, упрятав лицо в поднятый воротник шинели, шел Подтынный, позади отряда пара коней тянула пустые сани.

Одна фамилия из списка, переданного Соликовским, Подтынному показалась знакомой — Иванихина Антонина… Где‑то он уже слышал ее. Где? Подтынный долго рылся в своей памяти и, ничего не вспомнив, решил: «Начну с нее…»

Почепцов не знал точного адреса Тони Иванихиной и в доносе написал: «Живет по улице, идущей в сторону шахты № 1–бис, третий дом слева».

По этому адресу и привел Подтынный жандармов. Постучал кулаком в дверь.

— Кто там? — раздался за дверью сонный девичий голос.

— Свои! — негромко отозвался Подтынный.

— Подождите, сейчас оденусь…

Но Подтынный не стал ждать. Навалившись плечом, сорвал дверь с крючка, вошел в полутемную комнату.

Посреди комнаты стояла девушка в белой ночной сорочке и, испуганно прикрывая руками голые плечи, вопросительно смотрела на Подтынного широко раскрытыми серыми глазами. Увидев эти глаза, Подтынный вздрогнул. Будто вспышка молнии заставила его зажмуриться. Он вспомнил: лагерь военнопленных под Уманью, лежащие вповалку тела тяжелораненых бойцов и сероглазая девушка в рваной солдатской гимнастерке. «Может, знаешь Иванихиных? Я их старшая дочка, Тоня…»

Воспоминание нахлынуло так неожиданно, что Подтынный растерялся. Он стоял посреди комнаты, неловко расставив ноги, обхватив правой ладонью кожаную кобуру пистолета.

— Вот и встретились… — хрипло выговорил он. Тоня сразу узнала бывшего лейтенанта. В глазах ее сначала мелькнуло радостное недоумение, но за спиной Подтынного показались грязно–голубые жандармские шинели, и она все поняла. Звонко, будто пощечину, она бросила ему в лицо:

— Подлец!

Жандармы молча навалились на Тоню, заломили ей назад руки. Полуголую, босую, ее выволокли на снег, бросили в сани… Подтынный медленно прошел в голову колонны и буркнул:

— Сюда, налево…

Недалеко от Тони жили Бондаревы. В списке их было двое — Василий и Саша, брат и сестра. Дверь открыла миловидная, пухленькая девушка с задорно вздернутым носиком и живыми глазами.

— Это я, Шура Бондарева. А Василия нет дома- ушел с родными на хутор… Что? Зачем? Ах, хорошо, я сейчас…

Она подбежала к широкой скамейке, на которой спал мальчишка лет восьми–девяти, растормошила его, поцеловала и торопливо заговорила:

— Коленька, ты не плачь, я скоро приду… Беги пока к Поповым, переночуешь у них…

Она накинула ему на плечи старое пальтишко, подтолкнула к выходу.

— Наин, найн… — преградил им дорогу жандарм. Ухватив мальчишку за ухо, он вытащил его на улицу, бросил в сани. Затем повернулся к Шуре: — Битте…

Следующим в списке значился Анатолий Попов. В доме еще не спали. Мать Анатолия, Таисия Прокофьевна, ласковая, гостеприимная женщина, привыкшая к тому, что ее сына часто навещали друзья в позднее время, на стук сразу открыла дверь и, услышав из темноты: «Дома Анатолий?» — добродушно проговорила:

— Та дома, дома, проходите. В самый раз на ужин попали…

И только когда в комнату, гремя сапогами, ввалились вооруженные жандармы, она почуяла недоброе, с тревогой посмотрела на сына.

Оттолкнув ее, Подтынный шагнул к сидевшему за столом Анатолию.

— Выходи!

Анатолий отставил в сторону недопитый стакан чаю, встал, открыл шкаф, неторопливо принялся рыться в нем.

— Поживей! — прикрикнул Подтынный. Анатолий спокойно посмотрел на Подтынного:

— Не на пожар…

— Кому сказано: быстрее! — закричал Подтынный и, подскочив к Анатолию, ожег его плетью. В тот же миг короткий сильный удар под челюсть опрокинул Подтынного навзничь. Падая, он ухватился рукой за край стола, свалил его вместе со стоявшей на нем керосиновой лампой…

На какой‑то миг Подтынный потерял сознание. Придя в себя, он услышал в углу глухие удары, поднялся, чиркнул спичкой — двое жандармов сидели верхом на спине Анатолия, третий скручивал ему руки веревкой.

Только теперь Подтынный вспомнил: он уже встречался с этим парнем. Летом, возле памятника Борцам революции. Это за его плечо держалась тогда–Ульяна Громова, с открытым презрением и ненавистью глядя на Подтынного.

Вспомнив об Ульяне, Подтынный решил, что теперь он рассчитается с нею за все.

Громовой в списке не было, но Подтынного это не смущало. Когда жандармы кинули в сани избитого, связанного по рукам и ногам Анатолия Попова, он приказал кучеру:

— К Громовым!