Это было в Ленинграде. У нас уже утро

Когда полуторки подъехали к пирсу, концерт был в полном разгаре. Взгромоздившись на большой ящик, московская певица — молодая женщина в тёмно-сером жакете — звучным контральто пела «Песню о родине». Горло певицы было тщательно укутано полосатым кашне. Шофёры высунулись из кабин и с удивлением смотрели на неожиданное зрелище. Но, пожалуй, ещё больше был удивлён Доронин. Люди, которые только что высадились на эту неустроенную землю и после далёкого морского пути ещё не знали, где проведут предстоящую ночь, слушали концерт затаив дыхание. После каждого выступления долго не смолкали аплодисменты. Фокусника ни за что не хотели отпускать. Ему пришлось несколько раз повторить свой номер с колодой карт. Когда он наконец спрыгнул с ящика, глаза его счастливо блестели. Проходя мимо Доронина, он посмотрел на него с торжествующей улыбкой.

Концерт продолжался минут пятнадцать, не больше. Потом шофёр головной машины, высунувшись из кабины, закричал:

— А ну, товарищи, кто в Средне-Сахалинск, садись!

Именно туда ехал Доронин.

Направляясь к машине, он заметил кучку людей, сидевших у стены. Мрачного вида бородач окликнул его:

— Не слыхать, сколько пароход простоит?

— А вы куда собрались? Обратно, что ли? — спросил Доронин, разглядывая людей, расположившихся на ящиках, чемоданах и узлах.

— На материк, — глухо ответил бородач. — Отвоевались, значит. Будь ему, этому Сахалину, неладно!

— Эй, летун, чего лазаря поешь? — громко и озорно крикнул, высовываясь из кабины, шофёр, молодой парень в армейской пилотке. — Знаем мы вашего брата! И на материке встречали.

Бородач мрачно насупился.

Погода резко изменилась. Точно кто-то огромной ладонью отодвинул туман и разбросал по небу облака. Показалось солнце.

Море ещё волновалось, но уже не выглядело таким мрачным. Небо потеряло свою тягостную свинцово-серую окраску. Сразу стало теплее.

Проехав по территории порта, машина миновала ворота и очутилась на шоссейной дороге. Люди в кузове приподнялись, чтобы увидеть землю, на которой им предстояло жить. Встал и Доронин. Здание порта показалось ему таким незнакомым и чужим, что он приготовился и дальше видеть одно только незнакомое и чужое.

Но с одной стороны дороги тянулось море, с другой росли деревья, самые обыкновенные деревья, которые можно встретить и в средней России. За деревьями виднелись сопки, обычные дальневосточные сопки, Доронин уже успел приглядеться к ним по дороге во Владивосток.

Кто-то воскликнул:

— Смотрите, ребята, Россия!

Да, это и в самом деле была Россия. Шоссе, по которому шли машины, ничем не отличалось от просёлочной дороги где-нибудь под Калугой или Рязанью. Так же, как и на родине, пахли лежавшие по краям кюветов жёлтые листья, и казалось, те же самые облака плыли по высокому голубеющему небу.

Вдруг показалась деревенька. Это была тоже Россия, но только каких-то давно прошедших времён. Покосившиеся, крытые соломой, стояли древние русские хаты. В окнах вместо стекла виднелась белесая бумага. Казалось, что на пороге одной из этих хат вот-вот появится мужик в лаптях, в посконной рубахе и, почёсывая бороду, взглянет на проезжающих людей.

Но хаты стояли заброшенные и печальные, как безмолвное напоминание о чём-то уже давно минувшем.

«Как далеко я заехал!..»-подумал Доронин. И его охватило чувство бесконечной отдалённости от родных мест. Десять тысяч километров, отделявшие его от Центральной России, как будто легли на его плечи.

Доронин, казалось, путешествовал не только в пространстве, но и во времени. То, что он видел вокруг себя сейчас, было многими десятилетиями отделено от того, что окружало его на родине.

— Смотри-ка, друг! — раздался над ухом Доронина чей-то голос.

Метрах в трёхстах от дороги какие-то маленькие люди без рубашек и в узких зелёных брючках косили траву. Это были японцы.

Они косили сильными, резкими взмахами, но в руках у них были крошечные, будто игрушечные, косы, а трава стояла чахлая, пригнувшаяся к земле. Всё это казалось нищенски убогим и жалким.

— Эх, сюда бы с нашего колхоза сенокосилку!

— Косилку! — проворчал кто-то в ответ. — Да что ей делать здесь? Это разве поле! На корабле по лужам плыть?…

А машина все шла и шла, разминая густую дорожную грязь, мимо сопок, лесов, пустых деревенек, а слева тянулось бесконечное море.

Наконец оно исчезло. Дорогу с обеих сторон обступили леса, сопки и голый кустарник.

Теперь Доронин замечал многое из того, что не имело прямого отношения к пейзажу. Он видел замаскированные лесные аэродромы, поросшие пожелтевшей травой бетонные сооружения, полуразрушенные артиллерийские позиции. Затем показались обожжённые, брошенные в стороне от дороги танки, откуда-то из кучи щебня и железа протягивал своё полинявшее крыло разбитый самолёт. «Горячие шли бои», — подумал Доронин.

Но вот стали попадаться маленькие, точно наспех сколоченные хибарки. Сначала они стояли в одиночку, далеко друг от друга, потом их число увеличилось и они как бы собрались вместе. Чувствовалась близость города. И в самом деле, машина скоро въехала в город.

Странный это был городок!