Это было в Праге

Во главе восстания стоят словацкие коммунисты. Они руководят большинством национальных комитетов, они командуют отрядами, проявляя себя как активная сила на всех участках борьбы. Центром восстания стала Банская Быстрица. Там работает Главный штаб партизанского движения Чехословацкой республики. Туда Готвальд направил одного из своих ближайших соратников, Яна Шверму…

Солнце уже коснулось края земли, и его косые лучи зажгли траву на поляне.

В торжественном молчании слушали партизаны Милецкого.

Он говорил, что лучшая поддержка словацкого восстания — это новые, все нарастающие удары по врагу чешских партизан, что хребет оккупационных гитлеровских войск сломан, но они еще сопротивляются и уползают, огрызаясь, в свое логово. Их надо беспощадно добивать.

Когда Милецкий закончил свое выступление, в середину четырехугольника вытолкнули известного почти всей бригаде ксендза Худобу. Руки у него были стянуты веревкой, и конец ее тянулся за ним.

По рядам прошел ропот, послышались удивленные возгласы, партизаны переглядывались.

Раздались возмущенные голоса:

— Это хулиганство! Кто позволил издеваться над священнослужителем?

— В чем дело?

— Освободите священника!

— Мы знаем его!

Да, Худобу многие знали в лесу как милосердного пастыря, смелого человека и самоотверженного защитника верующих.

А он стоял, опустив голову на грудь, и что-то шептал своими толстыми губами.

Но вот шум и выкрики стихли. Сквозь ряды пробился быстроглазый и, как всегда, подтянутый Морава. Бойцы любили его. В партизанской зоне за ним закрепилась любовная кличка «горбоносый». Морава славился тем, что умел четко и быстро выполнять приказания, но умел приказывать и сам; воспитывая в людях мужество, он показывал примеры личной отваги, был требователен, но до щепетильности справедлив, ни в чем не допускал компромисса, друзей любил страстно, но также страстно ненавидел врагов.

Подчинялись ему беспрекословно.

Выйдя перед строем, Морава начал издалека, напомнил о сорок втором годе. Кто не слышал зловещего имени Рейнгарда Гейдриха, кровавого фашистского пса, обергруппенфюрера СС, генерала полиции, которого Гитлер поставил «протектором» Чехии и Моравии? Кто не знает, что до своего появления в Праге Гейдрих уже успел прославиться беспощадными расправами над патриотами Франции, Голландии, Норвегии? Можно ли забыть кровавую бойню в Чехословакии? Не от его ли руки погибли все члены первого Центрального комитета партии и все члены редакции «Руде право»? Не он ли отнял жизнь у десятков тысяч чехов?

Здесь, в лесу, все люди, за исключением русских товарищей, которые пришли недавно, знают, что двадцать седьмого мая сорок второго года бомба патриотов прикончила подлого палача Гейдриха. Чешская земля, обильно политая кровью ее сынов по указке Гейдриха, стала его собственной могилой.

В тот же день фашисты объявили военное положение и развязали террор.

Народные мстители, уничтожившие Гейдриха, искали убежища. Их было трое. И они нашли убежище под сводами храма Святого Карла Боромейского на Рессловой улице в Праге. Не все партизаны еще знают об этом.

Не знают они, вероятно, и того, что православный священник Петршек в течение двадцати одного дня укрывал патриотов и тайком носил им пищу. А когда Петршека схватили гестаповцы, он не выдал народных мстителей.

Если патриоты были все же обнаружены и погибли в неравном бою, то в этом нет вины Петршека. Силы гестаповцев, ворвавшихся в храм, превышали численность патриотов больше чем в сто раз. Патриоты покончили с собой.

Три месяца спустя гитлеровцы казнили епископа Горазда и священников Петршека и Чиклу, давших приют патриотам.

Ни один добрый чех до конца дней своих не забудет этих служителей церкви. Да, это были люди! Люди, шедшие вместе с народом и погибшие за его свободу.

— Но есть разные служители церкви, — поднял голос Морава. — Вот перед вами стоит ксендз Худоба. Он тоже служитель церкви. Для вас он Худоба, а для гестапо — Соботка…

Ропот прокатился по рядам партизан.

— Он был частым нашим гостем. Мы его уважали. Мы ему доверяли. Наши боевые друзья, смертельно раненные, на своей последней исповеди рассказывали ему то, что следует назвать военной тайной, а он передавал эту тайну гестапо. Мы считали его союзником и другом, а он был опасным и коварным врагом. Под сутаной и крестом скрывался хищник гестаповец. Перед вами, товарищи, стоит сейчас не епископ Горазд, не Петршек, не Чикла. Те были людьми, патриотами, героями, а это предатель. Мы его поймали с поличным, и он признался нам в своих преступлениях. — Морава всмотрелся в ряды партизан, крикнул: — Ты, Ян! Ты спрашивал меня недавно, как могло дознаться гестапо, что твой младший брат прячет в деревне оружие? Спроси об этом вот его, ксендза Худобу. Томаш, ты здесь? Вот виновник смерти твоей жены и нашего верного друга Млады. Теперь мы знаем, почему погибли наши товарищи Гарек, Даланский, Барабаш, Брабаж, Шандро. Все это дело его кровавых рук…

— Довольно!

— Смерть!

— Смерть предателю!

Морава поднял руку, требуя молчания. Он вынул из кармана лист бумаги и похлопал по нему рукой.