Это было в Праге. Том 1. Книга 1. Предательство. Книга 2. Борьба

Скрытое, еще не осознанное беспокойство охватило ее. Может быть оттого, что долго не возвращается отец? Или оттого, что сегодня рано рассталась с Неричем?

Нерич… Милаш… Он дорог ей. Ни с чем не сравнимую, нежную радость доставляли ей встречи с ним. Она могла бы дни и ночи проводить подле него, слушать его, делиться с ним своими мыслями. Только врожденная гордость, боязнь показаться навязчивой заставляли ее сокращать время свиданий. Все, все нравилось ей в нем: и мужественность, и сильные плечи, и темно-карие глаза на смуглом лице, и обаятельная, открытая улыбка, обнажающая красивые зубы. И ум. Милаш умен – она не сомневалась в этом. Иначе он не мог бы работать ассистентом у такого видного специалиста, как профессор Лернэ. Божена отдала бы жизнь за то, чтобы Милаш навсегда остался с нею. Может быть, со временем… Если же этого не случится, она уже никого и никогда не полюбит. Любовь к Милашу не угаснет до конца ее дней.

Шум остановившейся около дома машины заставил ее вздрогнуть. Кто это может быть? Она не помнит, чтобы отец когда-нибудь пользовался машиной.

До ее слуха донеслись негромкие голоса.

Не отдавая себе отчета в своем испуге, Божена бросилась к дверям и… Нет, она даже не вскрикнула – голос отнялся. Она застыла на пороге. Старые друзья их дома, железнодорожники Зденек Слива и Карел Гавличек, бережно поддерживая под руки, ввели в комнату отца. Голова его до самых бровей была забинтована, на белой повязке проступили густые пятна крови. Он с трудом передвигал отяжелевшие ноги.

– Отец!.. Родной!.. – прижав кулаки к губам, готовая разрыдаться, прошептала Божена.

Отец взглянул на нее и страдальчески улыбнулся.

– Куда нам его положить? – спросил Гавличек.

– Вот кровать… сюда… сюда, – испуганно шептала Божена. Она быстро сбросила покрывало, взбила подушку, дрожащими руками помогла раздеть отца и положить его в постель.

– Вот так, – сказал Гавличек. – Курить ему не давай и вставать не разрешай. Если что нужно будет, прибеги ко мне домой… А ты крепись, Ярослав… Потерпи… На нашем брате все быстро заживает, уж такой мы народ, – и он подмигнул больному. – Ну, мы отправились.

Божена заперла за Сливой и Гавличеком дверь и присела к отцу на кровать.

Глубокие, но редкие морщины, точно шрамы, рассекали щеки Ярослава Лукаша. Серебристые нити путались в густых отвислых каштановых усах. Мерно вздымалась широкая грудь. Сейчас, когда Ярослав лежал, она казалась крутой, как наковальня. Осунулся отец, постарел. Сразу и заметно постарел. В первый раз он сдал, когда умерла мать, и во второй раз – сегодня. И только глаза оставались прежними: сосредоточенными и суровыми.

Боясь потревожить отца, Божена сдерживала слезы и молчала. Она взяла его тяжелую, жесткую руку, осторожно положила к себе на ладонь и стала гладить ее.

Ярослав лежал неподвижно. Изредка на короткий миг он опускал тяжелые, будто набухшие веки, и тогда в уголках его глаз разглаживались морщинки.

Немногословен был отец, но Божена знала: под его внешней суровостью скрывается большое человеческое сердце. Отец никогда не обижал ее, да она и не давала к этому повода. Они жили душа в душу. Не только дочь, но и все хорошо знавшие отца ценили его великодушную, прямую и честную натуру.

Уже давно, с той поры, как отвезли на кладбище мать, между отцом и дочерью установилась внутренняя неразрывная близость, которая не боится никаких испытаний. Они знали друг друга и верили друг в друга.

Когда стенные часы отбили два удара, Ярослав Лукаш тихо проговорил:

– Иди отдыхай, – и устало закрыл глаза.

Божена продолжала сидеть в его ногах, не изменив позы. Ей не хотелось оставлять отца, она боялась одиночества. Ярослав пожатием руки снова дал понять, чтобы она уходила. Божена встала и вышла в свою комнату.

Но уснуть девушка не могла, не покидала тревога. Она не могла понять, что происходит вокруг. Сердце подсказывало ей, что тяжелое ранение отца имеет какую-то связь с демонстрацией в Лишине. Что случилось там? Ее отец неспособен на непродуманный шаг.

Антонин и Мария говорят, что назревают события, которые неизбежно коснутся каждого дома, каждой семьи. Быть может, они правы. Возможно, что ранение отца – первый вестник приближающихся бедствий…