Борн вынул бумажник и, отсчитав несколько стодолларовых бумажек, бросил их на стол. Ни слова не говоря, он пошел к двери.
3
Божена стремилась на Вацлавскую площадь – послушать Клемента Готвальда. Она позвонила Морганеку.
– Владик, дорогой… ты пойдешь?
– Обязательно.
– Заходи за мной. Отец будет ждать нас у входа в Национальный музей. С ним Антонин и Морава.
– А знаешь, у меня гости.
– Кто?
– Труска и Ковач.
– О-о! Тогда пойдем все вместе. Да?
– Конечно.
4
Площадь чернела от народа. В центре ее, возле автобуса, была наспех сооружена трибуна. Всюду реяли знамена.
Столбик ртути в градуснике упал до четырнадцати градусов. В воздухе кружились сухие, едва видные глазу снежинки.
Но ни один человек не ощущал холода. Людей согревал душевный подъем, сознание силы, вера в общую солидарность.
Ярослав, Божена, Слива, Морганек, Морава, Труска и Ковач стояли тесной кучкой.
Вначале говорил Зденек Неедлы, потом коммунист Вацлав Копецкий.
Слушая ораторов, люди оглядывались: когда же подъедет Готвальд? Что он скажет народу?
На трибуну поднялся заместитель приматора Кроснарж. Но он не успел закончить речь.
Площадь пришла в движение.
– Готвальд!
– Наздар Готвальд!
– Сто раз Готвальд!
– Тысячу раз Готвальд!
И снова тишина. Напряженная и глубокая. Готвальду подали руки. И вот он уже на трибуне.
– Товарищи, дорогие друзья! – начал Готвальд. – Только что я возвратился из Града, от господина президента. Сегодня утром я предложил ему отставку министров, которые двадцатого февраля подали заявления об отставке. Одновременно я представил господину президенту список лиц, с помощью которых должно было быть пополнено и реорганизовано правительство. Могу вам сообщить, что господин президент принял все мои предложения в том виде, как они были представлены. Товарищи, декреты об отставке старого и утверждении нового Кабинета министров подписаны господином президентом и будут подписаны мной. Реакция, которая собиралась нанести как раз в эти дни сокрушительный удар нашему народно-демократическому режиму, сама понесла поражение…
5
Когда митинг закончился, Ярослав, Божена, Антонин, Морганек, Морава, Труска и Ковач, взявшись под руки, пошли серединой улицы, по трамвайным путям.
– Пойдемте все к нам! – воскликнула возбужденная Божена и посмотрела на Антонина, который шел рядом с нею, прямо в его счастливые глаза.
– Хорошо придумала, дочка, все к нам, – поддержал ее Ярослав.
Друзья согласились, не раздумывая.
– Вот она, победа народа! – взволнованно заговорил Ярослав. – Большая, настоящая, заслуженная победа…
– И недешево она нам далась, – добавил Морава. – Совсем недешево. Мы потеряли таких бойцов, как Юлиус Фучик, Ян Шверма, Франтишек Молак, Иозефа Файманова. Казнены и замучены в застенках гестапо сорок пять членов Центрального комитета, руководивших подпольной борьбой. Сложили в боях свои головы свыше двадцати пяти тысяч коммунистов, а шестьдесят тысяч прошли через тюрьмы и лагери. А сколько погибло простых, честных патриотов, словаков, чехов…
– Но впереди, на пути к прочному и полному счастью народа, нам предстоит выдержать еще много испытаний и битв.
– Выдержим, Ярослав, мы люди крепкого сплава, – ответил Антонин и крепко сжал руку Божены.
Снег падал все реже и реже. Уже трудно было проследить глазом кружение белых звездочек в тихом морозном воздухе. И вдруг на заснеженные улицы плеснул ослепляющий солнечный свет.
– Солнце! Солнце! – по-детски радостно вскрикнула Божена.
Прага преобразилась.