Это другое 3

— Ох и запашок, — не выдержала Силина и покосилась куда-то в район торчащего из прорези примитивнейшего вида туники хвоста у одного из представителей не столь благородной публики, что толпилась теперь за отважившимися выйти вперед копейщицами. — У тебя, кроме пистолетов, мыла случайно нет?

— Нет.

— Жаль.

— Маслов, свинота, — снова высказался Силин по поводу непритязательности почившего одноклассника, который явно ведь мотался сюда на обед, но при этом не смущался антуражем, ибо в прогрессорстве, как видно, ограничился лишь приближенными, на остальных определенно забив. — Барин, бл... благородие, йопт...

— Не выражайся. Кто такой этот Маслов?

— Говорю же, барином устроился в здешнем, эм, зоопарке. Хотя больше на весёлую ферму похоже. А, точно — усадьба же, бл... Но их благородие однажды умер, так что теперь нам вступать в наследство. Мда. Ладно, давай уж как-нибудь контактировать с ушастыми.

И да, в копилку необычности аборигенов, конечно же, стоит поместить и наличие у них звероушек с хвостами. Слава здравому смыслу, никаких копыт, рогов и прочей дичи, как например, нескольких рядов, эм, бюста — ни у кого не замечено. Хотя некоторая пестрота у собравшегося контингента очень даже наличествует, и вон та, например, самая, скажем так, не отощавшая дамочка с розовыми и чуть вислыми ушами, пусть и без пяточка, но просто не оставляет сомнений на счет того, чем конкретно вдохновлялся безумный разум, породивший это вот всё.

— У высоких и темноволосых, Слав, смотри, хвосты прям как волчьи. Ну или собачьи. Серые, короче. А вон те мелкие, суетливые и чумазые такие, ну типа крепостных, в общем, так у них хвостики коротенькие, вроде заячьих, но только бурые какие-то. Как и уши. Они у всех этих разномастных шатенов по форме мало чем отличаются от таких же, что и у предыдущих темноволосых ушастиков, но покрупнее будут и не так воинственно торчат. Ого, а вон, гляди, шкаф какой! С молотом и в фартуке который. Здоровенный такой. Низенький, правда. Хм, Слав, их если отмыть всех да в нормальное переодеть из этой их гадкой мешковины, то миленькие все такие будут, — тараторила мама, пока сын бодался взглядами с вышедшей вперед темноволосой копейщицей с серыми ушами и аналогичным хвостом. — Ой, а там, смотри, детки выглядывают. Ой, как же они несчастно-то выглядят. Глянь, их же ж там целый сарай набился! Да разные все такие. Рыжие, вон, есть, и... трудно понять какие ещё. Гря-я-язные, пипец(хватаясь за голову).

— Ткри плух винк совняй мули? Бо Маслув и ни регаж! — чё-то там задвинула самая смелая, воинственно потрясая копьем.

А другие, тем временем, смотрели на неё как на дурочку, но с опаской. Мол, белый господин, вон, пришел, бусы-зеркала — по-любому принес, а ты хорохоришься тут, понимаешь. Без почтения говоришь. Ну и что, что не наш? Зато смотри, какой упитанный! Может, и нам перепадёт... объедков.

Примерно так интерпретировал сказанное неуместно веселящийся Славик, пока Ким сосредоточенно оценивал ситуацию и прикидывал: магией или из автомата привести к покорности толпу, случись что.

— Сла-ав, мне их страсть как жалко, — сказала та, кто наверняка не смотрела фотографий 19 века с запечатленным крестьянским бытом своей Родины, наверняка ещё и постановочные, то есть где выпячивалось всё лучшее из того (ругательное слово), что имелось. — Особенно детки — такие несчастные.

— Убна, кус внча мона! Дука, дука, — не унималась, явно накручивая себя, как видно, отслуживающая блестяшки, душистое мыло, что-нибудь сладкое из ярких пакетиков, ну и не выстроганное топором в убранстве, за что Маслов наверняка покупал лояльность и, понятное дело, ласку по ночам у этого вот продукта своей среды. — Дука!

— Хрен с тобой, — вздохнув, махнул рукой Силин и полез в Карман, откуда вскоре извлек тут же занявший место на его левом ухе пирсинг. — В конце концов, не штанга в язык(поморщившись).

— Чмуни, больдва кун низа! — сказала девица, после явленных чудес покрепче ухватившаяся за копье.

Вторая, правда, попятилась, когда как толпа зашумела, ну а Силин услышал: «Чужаки, уходите поскорее восвояси!».

— Вот же ж, — подосадовал юноша.

Да, бесспорно, понимающий теперь любые языки, но ответить-то он не в состоянии, а конфликт, как видно, назревает. Но навряд ли найдется в мире то, что заставило бы его пронзить язык пирсингом, который никакой уважающий себя мужчина в рот не возьмет, даже в обмен на способность ещё и говорить на любом языке. Это в комбинации с уже ставшей невидимой серьгой в ухе, а так-то там — косметические модификации языка, ага, для тех целей, которые уважающим себя мужчинам не нужны, ну и, самое главное, защита от ядов, очень не помещавшая бы в кафе у школы в Воднинске, где Силина опоили для похищения. В общем, дилемма: плюшка или гонор.

— Ты что, Слав, понимаешь их? — что-то уловив в реакции сына, поинтересовалась Силина.