Это другое 3

Сероухие же брюнеты, ну и около того, помимо чуть меньших и чуть более острых ушей, ну и волчье-собачьего, так сказать, типа хвостов, от коротышек отличались уже сравнимым с Силиным ростом. Хотя он и сам являлся не особо по Земным меркам высоким юношей. Однако телосложение ушастых охотников оставалось всё таким же стройным, поджарым. Но главное, пожалуй, их отличие от крестьян заключалось в воинственных повадках и в явном неравнодушии к всевозможным понтам, показухе, браваде и эдакой выпячиваемой молодцеватости. Даже у женщин.

На практике, правда, декларируемых ими безрассудства и отчаянной смелости Силин что-то не заметил. Только «лисицы» ведь пришли на помощь в битве с Великой Лесной Погибелью. Когда как «волки» в час реальной опасности оказались пусечками. Но рано спешить с выводами, может они, когда их много, посмелее будут. Вон, как под барабан ловко танцуют, кружась и размахивая руками да мужественно толкаясь грудью. Загляденье прям.

— Эй, Прохор, что это у вас тут за фестиваль такой? — поинтересовался Силин происходящей вокруг движухой и столпотворением. А находился он как раз на «главной площади» Холмска, образованной из окружавших центральную часть поселка домов по периметру и прямо перед главным не то «медовым залом», не то «донжоном». Короче говоря, крупной и длинной такой избой с башенкой из травяной крыши. Но осознав заминку ушастого, столкнувшегося с ещё одним непонятным словом, добрый барин отмахнулся. — Да не парься ты так. Непонятно — переспроси. Не побью ведь. Понял? Вот и хорошо. Спрашиваю, отчего столпились-то все? Что там такое?

— Дык это, цкынь там ваши, эм, босс, — очень «понятно» ответил Прок.

— Кто-кто мои? — переспросил Силин, удивленный тем, что слову не нашлось ассоциаций в родном языке.

— Ну, это самое, цкынь же. Запах, стало быть, они ваш почуяли, и он им подошел, вот. А когда ещё и долг жизни заимели, то вовсе, это вот, прикипели. Тут уж — назад дороги нет. У пушистохвостых оно так, да. Долго эти хитруньи ищут, но если уж нашли, то — ВСЁ!

— Что, эм, всё? — нихрена не понял Землянин из сбивчивого повествования то и дело запинающегося да подбирающего слова и без того далеко не оратора. — Какой ещё запах? Кого выбирают? Что за долг... Погодь, ты про лис, что ль? В смысле этих, ну, как там их, Умку с Рикки-Тикки?

— Нет, босс. Я про Унку и Руку.

— Один хрен. Так они, получается, не от граничащей с безумием отваги бросились на кота-переростка, а потому что нанюхались чего-то там?

— Зло? На какое зло? — переспросил не понявший вопроса Прок.

И не мудрено, так как по неведомым причинам «кот», «кошка» и тому подобное — пирсингом переводится именно как «зло», не находя здешнего соответствия, как в случае вполне переводимого «лисы», «лисица». Ну или не остается непонятной абракадаброй для местных с их бедным языком, как в случае с «босс», «барин» или «фестиваль». Правда, если сосредоточенно контролировать речь, желая максимально доступно донести мысль собеседнику, а не просто беззаботно болтать, то упомянутые слова могут быть озвучины в виде близких аналогов. «Главный», «хозяин раба», «праздник урожая» какой-нибудь, например. То есть уже исходя из местной специфики и развитости здешнего языка.

— Ладно, сам разберусь. А ну! Расступись! — отмахнулся благодетель от косноязычного холопа и пошагал в гущу преимущественно Буроухих. А заодно припомнил, что Белоухая с Рыжеухой всё ещё без сознания после сеанса исцеления, вот, похоже, их преобразившиеся тушки и стали предметом интереса публики. — Дорогу, бл...

Смерды послушно прыснули во все стороны, а их благородие чинно прошествовал к своим «цкынь», что бы это ни значило.

— Цыгане, блин, — недовольно буркнул помещик. — О! Цыгане же. Как там? К нам приехал, к нам приехал Вячеслав Казимирыч да-а-арагой(безбожно фальшивя). Интресно, баню они тут уже изобрели? С селянками обязательно. Эх, заведу себе театр из крепостных, будем античных авторов ставить. Глядишь, так и Жемчуговы начнут выкристаллизовываться. Балет пойдет. Эх, хорошо! А я их на борзы́х менять стану(мечтательно), — скорее, из-за раздражения и неловкости от очень смущающего раболепия местных, ехидно и вслух поддевал потомственный лавочник Славик Его Честь кавалера Кима, который лишь воротил нос от подобных вот возмутительных намеков, утверждая, что у них такой дикости не было.