Это я, сразивший чудовищ!

Автопортрет «Моему другу…»

Первый «Автопортрет с бабочкой на плече». Наезд на бабочку.

Голос за кадром:

– Что ему снилось в том последнем сне? Лица людей, замыслы новых работ, звуки музыки? Никто и никогда этого не узнает.

Бабочка словно срывается с плеча и уносится вверх, в черное пространство.

Голос за кадром:

– Разве что бабочка, которая, вспорхнув с плеча в пространство космоса, унесла на своих крыльях его тайну.

Текст на черном фоне:

«Его нашли замерзшим на лыжне холодным, ветреным январским утром…»

Табличка на столбе: «Остановка Пантусовская».

В черно-белом негативе:нижние ветви дерева с трепещущими листьями;качающееся, словно палуба корабля, поле;«перечеркивающие» друг друга стебли травы; одинокие стебельки на фоне неба.

Карьер

Выжженная земля. Обгорелые страницы газет, обломки детских игрушек, из-под них торчат куски колючей проволоки.

Голос за кадром:

– Господи! Зачем ты даешь нам войны? Зачем подвергаешь нас этим страшным испытаниям? За какие грехи тяжкие льется кровь наша? В чем провинились мы пред Тобой?

Круговая панорама глиняного карьера.

Голос за кадром:

– Это, конечно, не тот карьер, или как называет его в своей книге воспоминаний Александр Васильевич Калашников – Уманская яма. Ну да не в этом дело. А дело в том, что в августе сорок первого, на юге Украины, неподалеку от города Умани, в глиняном карьере, размеры которого во много раз больше этого, оказались свыше пятидесяти тысяч наших военнопленных… Свыше пятидесяти тысяч!..

Плен

Квартира Калашникова. Александр Васильевич сидит за столом. Перед ним на столе пишущая машинка.

Голос за кадром:

– Александр Калашников тоже попал тогда в этот карьер. Случилось это так: четвертого августа сорок первого года его ранило, а на следующее утро он и другой раненый, который представился как Яшка-моряк из Баку…

А. Калашников:

– У него было ранение (показывает на свою руку) вот здесь, повыше, до самой кости все вырвано и там его беспокоили опарыши, вот эти черви белые, толстые. Они ему не давали спокойно даже посидеть. Он всю ночь ходил… Я хоть прикорнул немножечко, – прямо на полу, там ничего не было. Прямо на чистом полу… А утром он пошел, не вытерпел, рано-рано утром пошел и вскоре вернулся возбужденный и говорит: «Всё! Все снялись. Мы остались одни, никого нету!..» Ну, мы-то уже знали, что кольцо сжимается и предчувствие, конечно, было, что может быть плохо кончится… И что нам оставалось делать? Ну, вышли на улицу, думали, в доме нас все равно найдут, если чего. Может скрыться куда? А по селу уже пули свистят, можно и шальную поймать. И тут как раз у нас на пути два таких, знаете, на поверхности земли погребы сделаны. Закрыты землей, такой треугольный шалашик и туда дверка.. И там холодно, туда продукты кладут селяне. И вот мы туда забрались в один из них. Сидели там не очень долго. Слышим – бой идет во всю уже на дальнем конце села, потом ближе к нам. А потом открывается дверка и большой, здоровый – банально, но это было действительно так – рыжий немец. С закатанными рукавами и с автоматом, на шее висит. Долго он всматривался, солнышко там, не мог разглядеть. Разглядел. «Рус, раус!» Выходи.

Фотография Калашникова в военной форме.

А. Калашников:

– На другой день, по-моему, нас повезли. На машину, крытый фургон такой, погрузили и повезли. Недолго мы ехали, привезли вот в эту яму. Так я там и оказался. Там уже много было…

Уманская яма

Квартира Калашникова.

Голос за кадром:

– На ваш взгляд, сколько там было военнопленных?

А. Калашников:

– Трудно сказать, сколько было. Вы представдяете, яма полтора-два километра по окружности. Если взять – это все-таки большая площадь, да? Сколько туда можно загнать народу?.. Все кишело сплошь. Ну, там, в яме, куда хочешь иди, а выйти нельзя – прямые стены…

А. Калашников открывает записную книжечку, находит в ней рисунок – схему Уманской ямы. Крупный план рисунка – схемы.

Голос А. Калашникова за кадром:

– С одной стороны только маленький отлог, но тут солдаты с пулеметами. Пулеметы были и по периметру.

А. Калашников закрывает записную книжечку.

А. Калашников: